Порою блажь великая

— Я постараюсь объяснить, Вив. Мне нужно кому-то объяснить! — Он говорил медленно, следя за ее лицом. — Когда я жил здесь, в детстве, я считал Хэнка самым большим человеком на свете. Мне казалось, он все знает, все может, и что ему принадлежит все в этом лесорубном и лесосплавном мире… кроме одной вещи, которую я считал сугубо своей. Что это за вещь — не так уж важно… считай, что абстракция, вроде чувства собственной значимости, самоуважения. Важно лишь, что она была нужна мне, как всякому ребенку нужно что-то всецело свое, собственное, и мне казалось, что оно у меня есть, навсегда, и никто никогда у меня это не отнимет… а потом мне показалось, что он отнял это у меня. Следишь за моей мыслью?

Он дождался ее понимающего кивка — теперь его глаза мягче, нежнее, теперь они подобны его рукам; но этот жар никуда не исчез — и продолжил.

— И я постарался вернуть себе это — мою… вещь. Ибо мне она была нужна больше, чем ему, Вив. Но выяснилось… даже когда я вновь ее обрел… что мне с ним не тягаться. Она уже никогда не была снова моей, не была всецело моей. Потому что я не мог… никогда не мог занять его место. Понимаешь? Я был слишком мал, чтоб заполнить его место. — Он отпустил ее руку, снял очки, двумя пальцами помассировал переносицу (в своей неудаче с Выходом на Чистоту в тот вечер я, разумеется, обвинил Хэнка…), и долго сидел молча, прежде чем повел речь дальше, (…хотя ныне знаю, что ее вина не меньше, чем брата, или чем моя, или чем вина еще с полудюжины главных персонажей драмы, живых и мертвых. Но в то время я был не способен на подобные болезненные откровения, а потому быстренько обвинил в своих промашках на пути к Братской Любви того самого брата, к которому шел с любовью, своего брата и аллейную-желейную-жестяную луну с ее пошлой магией…) — А то, что меня не хватало для заполнения его места, лишило меня бытия. Я хотел быть кем-то, Вив, и мне виделся лишь один способ это осуществить…

— Почему ты мне это рассказываешь, Ли? — вдруг спросила Вив, голосом испуганным, немногим громче ветерка, колыхавшего сухие цветы за ее спиной. Ее голос доносился будто из огромной пустой пещеры. Ей вспомнилось о порожнем бремени, что росло в ней, когда она хотела подарить Хэнку живого ребенка. Память накатила тошнотой. — Он чего-то хочет от меня. Он не знает, что у меня осталась только пустота сгинувшего — И зачем ты мне это рассказываешь?

Он снова посмотрел на нее, не надевая очки. Он был готов поведать ей о том, как одна только жажда мщения подвигла его вернуться домой; как он намеревался сделать Вив орудием этого мщения; как он осознал ошибочность своих устремлений, ибо все больше привязывался к ним ко всем… но сейчас этот вопрос припер его к стенке: Зачем он ей это рассказывает? С какой стати хоть кому-то об этом рассказывать? Разве что… — Не знаю, Вив. Просто хотелось с кем-то поговорить… (И не то чтоб она была хоть чуточку враждебна — разумеется, нет, — но укор крылся в том, как она отбросила челку с лица, в мягкости горла, в отсветах костра на скулах…)

— Но, Ли, мы ведь едва знакомы. Есть же Хэнк, Джо Бен…

— Вив, мне нужна была ты, а не Хэнк и не Джо Бен. Я не могу… слушай, я не мог рассказать им то, что могу сказать…

Что-то зашевелилось в темноте. Ли замолк, на миг обрадовавшись возможности отвлечься. Снизу, от сухого ручья донеслось приглушенное «Хей-оу!» — и радость сменилась разочарованием.

— Черт. Это Джо Бен. Они возвращаются. — Он отчаянно размышлял. — Вив, послушай. Давай встретимся завтра. И, пожалуйста, никому не рассказывай: не надо! Давай поговорим завтра как-нибудь наедине.

— О чем это ты?

— Эй! Я ведь уже получил твое приглашение, если помнишь. Копать ракушки?

— Каменных устриц. Но я ведь пошутила.

— А я сейчас не шучу. Встретимся… где? У мола, так мы договаривались?

— Но зачем, Ли? Ты так и не сказал мне, зачем.

— Затем. Мне нужно с кем-то поговорить. С тобой. Пожалуйста…

Она надела задорно-кокетливую маску:

— Ой, сударь, как можно-с? Дама в моем положении — и…