Порою нестерпимо хочется

-- И все же... я ничего не хочу сказать... и все же весь город был в курсе происходящего -- не знаю, насколько это соответствовало истине, -- в то время как Генри находился в полном неведении.

Я чувствовал, как во мне нарастает раздражение к этому человеку, вызванное не столько его намеками, сколько пренебрежением к моему беспомощному отцу.

-- Боюсь, вы запамятовали доктор, -- холодно заметил я, -- что, несмотря на свою неосведомленность, Генри раз за разом умудрялся обводить вокруг пальца самых больших хитрецов этого города.

-- О, ты меня не понял... я совершенно не хотел подвергнуть сомнению компетентность твоего отца...

-- Конечно, доктор.

-- Я просто... -- Он запнулся и покраснел, чувствуя, что на сей раз запугать меня будет не так-то просто. Надув щеки, он собрался было начать сызнова, но в это мгновение в дверь постучали. Вошла сестра сообщить, что снова пришел Бони Стоукс.

-- Попросите его подождать, мисс Мэхон. Отличный старик, Леланд; точен как часы... О, Бони, заходи... Ты знаком с юным Леландом Стампером?

Я уже начал вставать, чтобы предложить дряхлому скелету собственный стул, но он положил руку на мое плечо и задушевно покачал головой:

-- Не вставай, сынок. Я пойду взгляну на твоего бедного отца. Ужасно, -- горестно произнес он. -- Ужасно, ужасно, ужасно.

Он нежно придерживал меня на стуле, словно я был свадебным генералом; я пробормотал "здравствуйте", пытаясь сдержать рвавшийся из меня крик: "Руки прочь, старая крыса!" Стоукс вступил с доктором в обсуждение ухудшающегося состояния Генри, и я снова попытался встать.

-- Постой, сынок, -- сжалась рука на моем плече. -- Может, ты мне расскажешь, как дела дома, чтобы я мог передать Генри, если он придет в себя? Как Вив? Хэнк? Боже ж мой, ты даже представить себе не можешь, как я был потрясен известием, что он потерял своего лучшего друга. "Смерть друга -- все равно что тень на солнце", -- говаривал мой отец. Как он переживает все это?

Я отвечаю, что не видел своего брата со дня несчастного случая, и оба крайне поражены и удивлены моим заявлением.

-- Но вы ведь увидитесь сегодня? В День Благодарения?

Я отвечаю, что у меня нет никаких причин тревожить беднягу и что я дневным автобусом уезжаю в Юджин.

-- Возвращаешься на Восток? Так скоро? Ох-ох-ох...

Я говорю, что уже собрался.

-- Ну и ладно, ну и ладно, -- откликается доктор и добавляет: -- И чем ты собираешься заняться, Леланд... теперь?

Я тут же вспоминаю о письмах, отправленных Питерсу, ибо изысканное ударение, сделанное им в конце вопроса на "теперь", мгновенно заставляет меня заподозрить -- полагаю, на это он и рассчитывал, -- что его намек лишь в малой степени отражает распространившиеся уже сплетни; может, каким-то образом ему удалось перехватить письма и с самого начала он был в курсе моего замысла!

-- То есть я хочу спросить, -- добрый доктор продолжает на ощупь продвигаться вперед, чувствуя, что подбирается к обнаженному нерву, -- ты собираешься вернуться в колледж? Может, преподавать? Или у тебя есть женщина?

-- У меня еще нет конкретных планов, -- робко отвечаю я. Они напирают, и я оттягиваю время при помощи классической психиатрической уловки: -- А почему вы спрашиваете, доктор?

-- Почему? Ну, я просто интересуюсь... всеми своими пациентами. Значит, снова на Восток, а? Так? Что преподавать? Английский? Драматургию?

-- Нет, я еще не закончил...

-- Значит, снова в школу?

Я пожимаю плечами, все больше ощущая себя второкурсником на приеме у декана.

-- Наверное. Как я уже сказал, у меня еще нет планов. Здесь, похоже, дело закончено...

-- Да, похоже на то. Значит, обратно в школу? -- Они продолжают загонять меня в угол: один -- взглядом, другой -- вцепившись, как вилами, в плечо. -- А какие у тебя сомнения?

-- Я еще не знаю как заработать... Подавать на стипендию уже поздно...

-- Да что ты! -- щелкает пальцами доктор, прерывая меня. -- Разве ты не понимаешь, что старик уже все равно что в могиле?

-- Аминь, Господи, -- кивает Бони.

-- Ты ведь понимаешь это, не правда ли?

Пораженный его беспричинно откровенным заявлением, я жду продолжения, чувствуя себя уже не столько второкурсником, сколько подозреваемым. Когда же они собираются вынести обвинение?

-- Кто знает, может, по закону твой отец и не будет объявлен усопшим еще неделю, а то и две. Он упрямый -- может, и месяц продержится. Но как бы он ни был упрям, Леланд, Генри Стампер -- мертвец, можешь не сомневаться.

-- Постойте! Вы меня в чем-то обвиняете?

-- Обвиняем? -- Он даже загорелся при этой мысли. -- В чем?

-- Что я имел какое-то отношение к этому несчастному случаю...

-- Господи, конечно нет, -- смеется он. -- Ты слышал его, Бони? -- Они оба смеются. -- Обвиняем в том, что ты... -- Я тоже пытаюсь рассмеяться, но смех мой звучит, как кашель Бони. -- Я только говорил, сынок... -- он подмигивает Бони, -- что, если тебе это интересно, ты получаешь пять тысяч долларов после того, как он будет официально объявлен скончавшимся. Пять кусков.

-- Верно, верно, -- вторит ему Бони. -- Я как-то не подумал, верни.

-- Правда? Есть завещание?

-- Нет, -- отвечает Бони. -- Страховой полис.