Порою нестерпимо хочется

Хэнк снова пробежал взглядом по деревьям, решительно сжал губы и вдруг, повернувшись, наклонился к Ли. (И тогда я начал говорить...) Три его оставшихся пальца затрепетали, словно он пытался ухватить что-то невидимое глазу. "Послушай, Малыш, знаешь, что я сегодня делал? Давай я расскажу тебе... " Голос звучал очень значительно. Ли с неожиданным волнением прислушивается -- ему не терпится узнать, что скажет Хэнк об утренней дуэли... "Надо было перенести такелаж на то место, куда мы теперь переходим. Нет, постой..." Изуродованная рука Хэнка продолжает хватать воздух, словно в поисках нужных слов. "Постой, сейчас я..." Ли замирает в напряженном ожидании, Хэнк достает пачку сигарет -- одну бросает Ли, другую вставляет себе в угол рта. "...постараюсь объяснить тебе. Сейчас. Рангоутное дерево должно быть самым высоким на склоне. Оно становится центром окружности, вокруг которого и идет вся свистопляска. И срубают его последним, после того как все уже вырублено. О'кей? Надо было снять весь такелаж... фунтов двадцать хлама, а то и больше, -- ручная пила, топор, крючья, веревки, -протянуть новые тросы, -- так что я карабкался на это сучье дерево, обламывая ветки. (В общем, я начал ему подробно рассказывать об установке рангоута. Сначала просто для времяпрепровождения. Прикинув, что если ему нравится, как падает дерево, то это тоже может его заинтересовать...)

Ты тащишь трос за собой, постепенно обматывая его вокруг дерева. Чем ближе к верхушке, тем короче трос. Заодно одной рукой обрубаешь мелкие сучья -- шмяк, шмяк, шмяк. На верхушках елей больших сучьев немного, так что приходится со всем снаряжением держаться за мелкие ветки, а не удержишься -прощай, братишка, -- сыграешь в ящик. Еще очень важно не перерубить трос. А такое случается. Например, Перси Уильяме, муж одной из кузин Генри, здорово повредил себе ноги. Поневоле станешь внимательным. А еще сучки. Плохо вобьешь шип -- и двадцать футов вниз, обдирая шкуру на брюхе, бедрах и груди, -- так что, добравшись до земли, уже будешь как очищенная морковка. И еще -- знаешь, Малыш? -- Чертовски страшно. Говорят, самый высокий рангоут -- первый. Чушь! Каждый следующий кажется еще выше. А этот сукин сын вообще казался в сорок тысяч футов.

(И представляешь? Он смотрит на меня пустыми глазами из-за этих очков, и я понимаю, что он не имеет ни малейшего представления о том, насколько это высоко. И что мне никогда не удастся ему это объяснить. И тогда это уже становится не пустым времяпрепровождением: мне по-настоящему начинает хотеться объяснить ему, чтоб он понял, черт побери, чтоб оценил! Даже если для этого придется вмазать ему, как тому парню в Рокки-Форде. Поэтому я повторяю: "Сорок тысяч футов!" И он снова кивает мне.) Ли не может понять, почему Хэнк не говорит о его работе. (Меня этот кивок ни в чем не убеждает, и я продолжаю настаивать: "Сорок тысяч футов!" На этот раз он кивает иначе, словно до него дошло, и я продолжаю дальше...)

Как бы там ни было... ты добираешься до места, где ствол восемнадцать дюймов в обхвате, и тут начинается качка. Чувствуешь ветер? Внизу почти не замечаешь, да? Но наверху тебя мотает как пьяного. Тут делаешь пару свободных петель, закрепляешься и начинаешь работать пилой: вжик-вжик, вжик-вжик... пока не понимаешь, что вершина готова обломиться... Тогда тянешь на себя -- кггг-кггг-кггг. О'кей, не знаю, поймешь ли ты, но когда эти тридцать футов верхушки над твоей головой начинают подаваться и падать, они увлекают за собой все дерево... отклоняют его, о черт, не знаю, ну градусов на пятнадцать от вертикального положения, но тебе кажется, что оно наклоняется к самой земле! А когда наконец верхушка отрывается -- бац! -- ты летишь обратно. И это дерево мотает тебя, как футбольный мячик. (Но я чувствовал, что он все еще не врубается, не понимает, что приходится испытать, крепя такелаж к дереву...)

В паузе Ли пытается встрять, начиная что-то говорить о своих ощущениях от сегодняшнего утра: "Мне бы этого ветерка немножко здесь, внизу... Смотри. -- Он оттягивает на груди свою мокрую от пота рубаху. -- Кто бы мог подумать, что в бедном йелъском студенте столько соков, а? Господи! Ну и задал же мне жару парень на том конце". И с надеждой бросает взгляд на брата...

(И я спрашивал себя: как же ему объяснить? как ему дать хоть какое-то представление? как мне его вытащить из этого тумана без рукоприкладства?) Видя, что Хэнк не отвечает, Ли задирает штанину и показывает опухоль, вздувшуюся как синее яйцо. Он дотрагивается до нее пальцем, и лицо его искривляется в гримасе. "Как раз после того, как я заработал этот подарочек, я чуть было не сломался, решил, что все равно я ничтожество и надо бросать все это, все равно мне не угнаться. "Ты же уже сломал себе ногу, -- сказал я себе. -- Ты что, готов и хребет себе переломать, только чтобы обогнать того парня? " Ойййй! -- Он дует на рану. -- Ой-ой-ой, хорошего цвета она будет к вечеру... Видишь? " -- "Что? " -- "Вот это..."