Порох и соль

Тот вдруг скрипнул, поднимаясь, а за ним, качаясь на трюмных сетках, провис большущий паук. Паук, сплавленный из четырех, не меньше, тел, отрастивший лапы из рук, ног, челюстей и даже черепов. Черепа щелкали челюстями, выбивая странный ровный ритм.

Сьер, заорав как полоумный, швырнул фонарь. Не попал, паук быстро ушел в сторону, к подвешенным дополнительным снастям, не дождавшимся использования. Они пробежали под ним, отмахиваясь сталью, а Хорне страстно хотел иметь аркебузу, чтобы выстрелить рубленым серебром.

Клац-клац! Паук возникал из темноты, вытягивая длинную тюленью шею, щелкал челюстями, расходившимися банановой кожурой. Хорне отбил выпад в свою сторону, пропустил удар лапой и полетел, схлопотав в грудь.

С носа, треща разлетающимся деревом, тянулось и перло странно-страшное нечто, но Хорне занимал только он сам и поблескивающее зло, потянувшееся за ним. Пахнуло тленом, окатило гниющим смрадом, когда паук сочно растянул пасть, раскрыв себя наполовину. Белые клыки-ребра, торчавшие частоколом, тянущееся щупальце длинного языка…

– На! – заорал откуда-то взявшийся Сьер и рубанул с двух рук где-то подобранным топором.

Язык лопнул, окатив Хорне вязкой дрянью, паук ударил ногой, щелкнув сразу несколькими суставами. Сьер, охнув, отлетел, впечатавшись в борт. Клайд, вынырнув из темноты впереди, махнул рукой, второй. Следом Домер метнул найденный фонарь.

– Бежим! – заорал рыжий, хватая очумело ворочавшегося Сьера. – Быстро!

Полыхнуло. Эти двое, подумалось Хорне, улепетывающему на четвереньках, никак отыскали масло. Или чего похуже, типа неимоверного крепкого бренди, закупаемого капитанами пожаднее, да в огромных стеклянных бутылях.

И оказался прав. Пламя плюнуло еще раз, выросло до синего цветка огромных размеров и чуть не подпалившего пятки Хорне. Но он успел скатиться по трапу в кормовой трюм, где его подхватил Домер.

– Шкипер – там выход!

Выход светлел впереди, из приоткрытого люка перед надстройкой.

Позади, ворочаясь в занявшемся трюме, к ним упорно лезло нечто. Толстые склизкие ветки, перекатывающиеся мускулами, выстреливали, старались зацепить людей. Едко пахло гарью, дым уже ел носоглотку вперемежку с трупной вонью. Хорне выкинули наружу первым, он подхватил руки Сьера, вытянул того, как пробку из горлышка. Домер и Клайд орали, свистела сталь. Пьянчугу с сумкой Хорне ухватил за ворот, потянул, слыша хруст собственной спины… вытащил.

Хорне заорал, приказывая «Чирку» отходить», закрутил головой, ища хотя бы что-то «Чего-то» типа масла, факелов, проклятущих фонарей не наблюдалось совсем. Роди он не заметил, и куда делся громила – даже не подозревал.

Внизу вдруг страшно и мертво-влажно хрустнуло. Всхрипнул кто-то из оставшихся двоих, стукнул упавший клинок. Тихо и уверенно, набирая скорость, зашуршало, стремясь наверх. Хорне выхватил тесак, повернувшись к трапу. Пьянь в шляпе икнула и поползла подальше. Сьер ворочал глазами и открывал рот, что-то булькая.

Из трюма вылетела рука, вцепилась в настила, впилась, подтягиваясь. Хорне шагнул вперед, не веря, и…

– Стой, дурак! – крякнул пьянь. – Стой, шкипер!

По кисти пробежала волна. Бледно-белая, с проступившими сосудами и синими ногтями, рука пугала. Она уже не цеплялась, пытаясь вытащить хозяина, она шарила вокруг, щупая пальцами доски, тянулась и тянулась, неимоверно длинная.

– Клайд! Домер! – Хорне звал, понимая – не откликнутся. – Клайд!

Палуба вспучилась, пошла волной, треща и брызгая щепками. Серое и поблескивающее мелькало в проломах, перекатывалось, иногда раскрывая всплывающие слепые глаза. Треск расширился, охватил со всех сторон и зашел даже за спину. Хорне отступая к недавно осмотренной капитанской каюте, искал прореху в пляшущих досках.

«Чирок» обходил с левого борта. Оттуда что-то орали, но разобрать не получалось. Донер, не желая терять брата, держал судно почти в притирку. Как поступил бы сам Хорне? Наверное, что так же.

«Ну, и дурак! – заявил в голове дед. – Судно важнее, будет тебе наука!»

Палуба разорвалась прямо перед ним. Серое и блестящее взмыло вверх, вырастая горбом, нависая над тремя людишками. Как огромная гусеница, вместо волосков ошетинившаяся обломками чужих костей, раскручивалась и раскручивалась вверх и вперед. Щупальца, влажно распускавшиеся по сторонам, подрагивали, превращаясь в густой веер. С «Чирка» орали сильнее и испуганнее.

Тварь, свившая гнездо внутри невольничьего судна, дрогнула, полностью показав себя и окружив людей живым частоколом. Хорне сплюнул, понимая, блоддеров хвост, что пришла пора умирать.

У твари появилось лицо. Крохотное, возникшее над грудью, раскрывшейся китовьей пастью, сплошь усеянной острым и белым. Черное и женское, оно смотрело на белых, прижавшихся друг к другу, с ненавистью, такой лютой ненавистью, что пробирало даже сильнее пляски мертвых тел, слившихся вместе.

Женщина, смотря черными глазами, выплыла из глубины чудовища, подавшегося легко и свободно, липко раскинула руки и показалась по пояс. Чужие слова казались нечеловеческими и Хорне почему-то не думал, что им желают доброго утра.