Поросль

Машка всегда носила эту птичку, не снимая. Как-то мама, то ли расчувствовавшись, то ли желая потратить сдачу с бутылок, купила Машке этот кривой кулон. Для девочки копеечная безделушка стала самым счастливым подарком.

Аяна сидела, сжавшись комком, и держала в пальцах маленький кулончик. Потом, разозлившись неведомо на что, швырнула его в мусорное ведро и расплакалась – безобразно и жалко, зажимая рот рукой…

Сколько она проплакала, сидя на холодном полу на кухне, она и не знала. Храпела за стенкой мама, в детской было тихо. Притащив на кухню забытый в коридоре маленький ранец, Аяна принялась вытаскивать из него вещи, перекладывая в одну стопку учебники, а в другую – всякие безделушки. Зеркальце от пудреницы, моток ниток, скрепки, желуди, обертки от карамели, перышки… Тетради Аяна сразу выбрасывала в мусорку.

В руках остался лишь дневник – розовый, с игривыми котятами на обложке. Аяна распахнула его, пролистнула наугад – пустой. Весь пустой. Учебный год только начался, сентябрь на дворе, и кроме записей о плохой успеваемости и безобразном поведении там ничего не было. Белые странички без единой буквы.

Нерастраченная жизнь.

Дневник улетел в мусорное ведро.

Набросив ветровку на ночную рубашку и натянув брюки, Аяна подхватила мусорку и пошла на улицу. Спать все равно не хотелось.

Уже в подъезде она нащупала что-то странное в кармане брюк – какой-то твердый и продолговатый предмет. Поставив ведро на ступеньки, Аяна вытащила вещицу, всмотрелась в нее. Тусклый свет закопченной лампочки в подъезде проигрывал ночному мраку по всем фронтам.

Но и этого света было достаточно. Аяна сжала вещицу в руке, крепко сжала, до хруста костяшек. Зажмурилась, привалилась к стенке, чувствуя, что ноги почти не держат.

Помада. Багровая помада, которую Машка утащила у старшей сестры, а потом густо намазала ею губы. Перед глазами возникло Машкино лицо – бледное и пучеглазое, с большим крючковатым носом. Только распухшие губы выделялись ярким пятном.

Аяна вспомнила испуганные глаза сестренки, когда та оправдывалась из-за сворованной помады. Аяна вспомнила и злость, и черную ненависть, и грубые слова.       «Воровка».

Аяна вспомнила все. И это было невыносимо.

Не понимая, что делает, девушка открыла помаду, посмотрела на кривой слом, поблескивающий в тусклом свете. Машка, наверное, до смерти боялась того мига, когда Аяна обнаружит испорченную помаду. Боялась злости, криков, болезненных пощечин.

Только вот злости в Аяне больше ни на грамм не было. Проведя багровой краской по губам, девушка бросила помаду в мусорное ведро – хорошая была помада, да и обломком еще можно было бы красить губы… Только вот теперь помада всегда будет напоминать о сестренке, о недалекой и светлой Машке, которая сегодня (или вчера уже?..) так глупо погибла.

Прыгнула ли Машка под поезд из-за этой несчастной помады?

Аяна надеялась, что нет. Не прыгнула.

Во мраке подъезда криво накрашенные губы казались черными. Притихло в ногах вонючее мусорное ведро, сверху насмешливо смотрели на Аяну с розового дневника беззаботные котята. Согнувшись вдруг, девушка воровато вытащила из мусорки уродливый кулон с птичкой и сунула его в карман.

– Машка… – прошептала в ночную тишину Аяна, чувствуя, как все дрожит внутри. – Что же ты, Машка…

Подъезд не ответил.

Тишина.

ГЛАВА 3

Санек

За окном бушевала вьюга – колкий снег россыпями бил в стекла, студеный ветер задувал в каждую щель растрескавшихся деревянных рам. Будильник, противно бьющий по мозгам, никак не затыкался.

– Янка! Выруби! – гаркнул Санек, пытаясь хоть куда-нибудь спрятаться от мерзкого звука. Будильник продолжать пищать.

Рыдал Петька – и откуда только в таком крошечном тельце есть силы орать без перерыва?! Кряхтел рядом Илья, дергался, ударяя светлыми пятками по ногам Саньки.

– ЯНА! – заорал взъерошенный и заспанный Санек, садясь на диване.

Аяна, одетая в толстый замызганный свитер прямо поверх ночной рубашки, вошла с черным лицом в комнату. Бледная и худая, с пылающими глазами, она походила то ли на растрепанную ведьму, то ли на дьявола.

Только алеющие прыщики на лице напоминали о том, что она человек.

– Чего орешь? – спросила Аяна неласково, подняла крикливого Петьку и заткнула ему рот соской на детской бутылочке. Петька сразу же принялся жадно есть. – Сам бы встал и выключил. Я еду греть пошла.

– Могла бы и будильник с собой взять, – огрызнулся Санек, сползая с дивана. Из-за пружин тупой болью ныли ребра.

– Ничего больше не сделать вам?! – вспылила Аяна. – Я и так тут как нянька, домработница и надзирательница – три в одном! Хоть один бы из вас что-то сделал: Петьку покачал или Илье памперсы поменял! Только орете, достали уже!

– Не вопи, – фыркнул Санек, напяливая на себя тонкие джинсы с дырами на коленях.

– Да пошел ты! – крикнула Аяна и перехватила Петьку покрепче. – Уроды вы, а не родственники!