Порождения ехиднины

Извините, я, кажется, больше не могу. Но это ерунда, я сам виноват. Только очень жалко маму и братьев, и отца, конечно, и дядю... вообще всех. Пожалуйста, сделайте для них что-нибудь. Пусть они быстро успокоятся. Их друг у друга много. Пусть мама не думает, что это она виновата, а Франческо пусть подружится с Пьеро - они такие разные, им обоим полезно. Пожалуйста!.. Я не поддамся этой штуке, нет. Только вы за ними приглядите, ладно?

Хорошо. Сказал кто-то в нем и вокруг него. С облегчением сказал. Но знаешь что, давай ты лучше еще поживи. У тебя обыкновенный обморок. От такой ерунды не умирают. А эту штуку мы сейчас погоним. Смотри.

И вокруг Антонио встал город. Большой - миллионы людей, веселый, портовый. Каменный и железный. Старый-старый, какими бывают города в Европе. Старый даже для Европы. Холодный - там сейчас зима, но все равно живой. Жадная чайка рявкнула что-то над ухом, отозвалась гудку.

Были солнце и небо, тянуло мазутом и солью, перекликались сирены, болтали через рупоры люди, скрипели тросы высоких портовых кранов. Была жизнь, очень привычная, почти как дома - и немножко чужая: хоть и Европа, а город другой.

Антонио оглянулся, вдыхая полной грудью, втягивая совершенно целым и чутким носом три тысячи портовых запахов. Рядом, за плечом, стоял человек совершенно невероятного вида. Волосы у него были черные, постриженные строго и коротко, как у отца, глаза - зеленые, очень яркие. Как у Рауля, только ярче. Кожаные штаны с клепками, как у заядлого мотогонщика и средневекового кроя рубаха - широкая, присобранная по вороту на какой-то шнурок. Актер, подумал Антонио.

Потом посмотрел еще раз. На человека. На воду. На корабли. На город. На человека. Точно бред. "Кислота" и воспаление. Наверное. И еще болевой шок. Но здесь точно лучше, чем там.

- Это вокруг... это вы? - спросил он.

Актер усмехнулся. Забавная такая улыбка - словно привык улыбаться ядовито, а тут ему вдруг настроение улучшили, вот он и не знает, как быть. Привык губы кривить, а злиться не с чего.

- Если ты что-то запомнишь, в чем я не уверен, то город этот потом узнаешь. А ты в Марселе не был.

- Постараюсь запомнить, - решил Антонио. В Марселе он и вправду не был, но видел город в фильмах и передачах. - А куда делось оно? Оно там будет, когда я вернусь? И почему - Марсель?

- Оно там не будет. А Марсель - потому что это мой город. Понимаешь, я тут однажды влетел - прямо как ты. - Странный у него был акцент, все можно понять, но если вслушиваться в слова, то все они чужие. Где же так говорят? В Лионе?

- И как? - вопрос бестактный. Но если в собственном бреду нельзя задавать бестактные вопросы, то когда можно?

- Умер, - пожал плечами актер.

- Я тоже умру?

- Не-а. - Забавное такое "nenni", так давно никто не говорит. - Для начала: люди вообще не умирают. На сладкое: тебя скоро вытащат, а меня-то казнили. - В голосе актера слышна ирония... будто речь шла о заведомо бесполезном, бессмысленном деле, нудной и зряшной тяжелой работе. - Твои тебя уже нашли, кстати. И следующего раза, конечно, не будет, но запомни - звать нужно раньше.

- Звонить?

- Звать.

Ха, думает Антонио, я вообще святым молился, а таких вот не то актеров, не то мотогонщиков, не то любителей медиевистики вообще не звал, не помнил и в виду не имел.

- Ты святой? - а вдруг...

- Я дурак, - усмехается зеленоглазый. Зубы у него белые, а левый резец с выщербиной. Резец этот почему-то придает бреду удивительное ощущение достоверности.

- И я тоже, - вздыхает Антонио. Ведь знал же. Ведь сразу понял же. Нет, думал, справится. Придет, посмотрит и справится. И как родителям в глаза смотреть, если и правда спасут - совершенно непонятно.

- Это точно, - соглашается актер. - Это ты даже меня удивил.

- А ведь действительно нельзя было звонить?

- Увы, - собеседник разводит руками. - И можно было, и нужно было. Ты все на свете перепутал, разные обряды. Нельзя было звать эту штуку на помощь, ее никогда звать нельзя, а все остальное - можно. Ты же не обещал ему жизнь или убежище. Но твои тебя и без звонка нашли - и примерно в те же сроки. Просто тебе немного больше досталось.

"Немного больше, - думает Антонио, - это как же он сам-то влип, чтобы это было немного больше?"

Добропорядочному бреду все равно, высказана мысль вслух, или просто оформилась в голове.

- Понимаешь, - улыбается зеленоглазый, - я-то застрял. Тут до меня столько всего наворотили - предательство на предательстве, нарушение на нарушении, что можно было весь город ей скормить. Этой Штуке. Надо было только слово сказать - и было бы тут как в Содоме. Вот она ко мне и пристала, словно осенняя муха. А у тебя - просто человек, который ее кормит и сам об этом не знает. У меня тоже такой был. В довесок к куче обманщиков, трусов и подлецов.

Где-то он это слышал. Слышал или читал. Читал, точно. Но для того, чтобы вспомнить, чтобы выкатить перед собой страницу, нужно вернуться обратно, а обратно Антонио не хочется.

- Значит... это все, - мой бред точно те же книжки читал, - правильно забыли?

Пароходная сирена издает длинные размеренные гудки.