Порождения ехиднины

Зонды были отличные. Вообще-то медицинского назначения. На сравнительно небольшом расстоянии даже дыхание человека могли поймать, выделить из прочего шума.

В поселке мертвая тишина. Неприятная. Напряженная. В заброшенных кварталах и опустевших деревнях никогда не бывает по-настоящему тихо - что-то скрипит, осыпается, оседает, ветер треплет занавеску, заставляет вибрировать отставшую черепицу, колышется туда-сюда распахнутая дверь. А здесь - молчание. Коттеджный рай сжался от страха, свернулся, как броненосец и пытается затаиться. Даже небо выцвело, поблекло и словно бельмом подернулось.

Машина неспешно ползет по улице. Смуглый парень в форме открывает, не стесняясь, ногами двери, ищет счетчики, тычет в них прибором. Лево-право, лево-право, в излишней деликатности его никак не упрекнешь. Споткнулся о канистру - пнул канистру, наступил на доску - дернул ногой, вытаскивая гвоздь из подошвы тяжелого дешевого ботинка. Туда-сюда, туда-сюда. Небрежно, но ни одного дома не пропускает, хотя нигде не задерживается.

Доходит до поворота, уныло смотрит по сторонам, ворчит, что понастроили - а теперь возиться. Упирает руки в бока, орет:

- Луис, хорош там балдеть, теперь твоя очередь! - Их здесь как бы двое. Остальные тихо сидят в фургоне.

- Дай докурить, - лениво отвечают из машины. Негромко, с зевком.

Откуда-то несет гнилью. Источник запаха вроде бы совсем рядом, и крупный - не меньше большой дохлой собаки. Деметрио оглядывается. Нет, не падаль - а, скажем, ящик гнилых бананов. Никакие не бананы, прогорклое молоко. Тухлая рыба. Или вообще помойка. Большой мусорный бак, битком набитый объедками. Откуда? Кто-то из жильцов не вывозит мусор? А где тогда мухи, должна же быть целая туча...

Деметрио сглатывает подступившую к горлу желчь, лезет в машину. Надевает наушники. Запах резко пропадает. Чудеса, да и только. Впрочем, сейчас не до этого. Подкрутить датчик чувствительности. Поморщиться: помехи. Каждый шаг, каждый шорох отдаются в и без того гудящей, немеющей, как отсиженная нога, шее.

У очередного дома Луис останавливается, смотрит на высокие автомобильные ворота, толкает ногой дверь. Гулкий грохот - так в наушниках, но и снаружи, наверное, шумно.

- А тут заперто! - возглашает он. - Эй, откройте! Бюро Водных Ресурсов, проверка счетчиков! Хозяева! Не открывают, - жалуется он минуту спустя. - Нет никого, наверное. Да ну их к... я им "желтую карточку" оставлю. Не позвонят, будут штраф платить.

Деметрио подает машину вперед. Все нужное он уже услышал. Этот звук - не крик, не стон, а сорванный клекот, когда орать уже нечем, а молчать все равно не получается, - не спутаешь ни с чем. "Тихо!" - мужской голос, клекот сходит на нет, не сам - с присвистом носового дыхания. Ясно, рот зажали, причем ладонью.

Они там. Оба. И это и вправду Моро - или что-то ничуть не лучше. Но мальчик еще жив и даже в сознании. Может быть, ублюдок не продолжит, пока машина тут. Другой вариант - всполошится и убьет.

Красно-синий жук карабкается вверх по склону, люди в комбинезонах отрабатывают хлеб, водитель слушает двух "жучков" и поминает про себя все святцы и весь пантеон континента во всех известных ему вариантах. Этот урод там и занят был - понятно чем. Они, если верить звуку, в подвале дома, а лестница там, если верить чертежам - одна. Как ни крути, а для успешного штурма группе придется сделать несколько тысяч движений. Маньяку достаточно одного.

Хуан Алваро Васкес, секретарь руководителя флорестийского филиала корпорации "Sforza С.В." 16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Алваро мучили угрызения совести: вот уже полчаса он предавался липкому и стыдному занятию. Упирался глазами в пасьянс. Не потому, что делать было нечего - в нынешней обстановке только пискни, что свободен, как нагрузят по уши. Просто окружающая нервотрепка вызывала ощущение, что он бежит сразу в четыре разные стороны с одинаковой скоростью, и хотелось если не свернуться клубком на диване, то хотя бы посидеть немного в дальнем полутемном углу. Собраться, согнать все четвертинки воедино, дождаться упругого щелчка, с которым они соединятся.

Окружающий хаос ежеминутно порождал самые разные структуры, объединял отделы и разных людей, смешивал на время какие-то привычные протоколы, а потом все опять растворялось, разваливалось, расползалось, чтобы сложиться в новые временные комбинации.

Вот пролетает мимо Ливия, сегодняшний координатор, и в одной руке у нее коммуникатор, в другой - телефонная трубка, на голове гарнитура, а на широкой ленте, упираясь в грудь, висит полураскрытый ноут. Всех средств связи ей не хватает, чтобы кого-то отыскать, но и оставлять средства на время беготни по этажу она не может. Ливия - просто прелесть, рук у нее восемь, голов четыре - и в каждой по два языка, и все это между собой не путается.