Порождения ехиднины

Вот слышится, на весь этаж, голос Джастины: "Если ты мне сейчас не представишь подписанный протокол, я тебе в лицо вцеплюсь!". Не врет, вцепится. Ногтями. Они у нее короткие, зато подпилены треугольником. А вопль посвящается заместителю Максима, на которого повесили силовую часть маскировки пропажи Антонио под похищение, а заодно и зачистку уцелевших Бригад. И Джастине срочно нужна документация, потому что Джастина на ходу делает "куклу" для Совета, поскольку не стоит совсем уж откровенно плевать Совету в морду и разводить беззаконный кровавый террор. Законно обоснованный кровавый террор много лучше, поэтому протоколы и приказы должны быть в порядке, а инструкции и директивы - постоянно соблюдаться.

Вот кто-то звонит самому Алваро.

- Кузнечик, - говорит ему знакомый спокойный голос, - вам вашего мальчика совсем не жалко? Вы почему не сказали, кого ищете?

Почему не сказал... потому что не подумал, идиот, спросонья.

- Доброе утро, - отзывается Алваро. - Потому что вы писали беседу. Это все новости за сегодня?

- Нет, - вздыхают над ухом, - не все. Мы его нашли.

- Где?

- Коттеджный поселок "Renacimiento". Плывун. Мы сейчас там. Кузнечик, подгоните нам за полчаса туда реанимацию, оцепление и все прочее. Мальчик пока жив.

Время делается очень длинным, тягучим, эластичным и облепляет лицо как латексная шапочка для купания, с неприятным скрипом. Пока звучат последние слова, для Алваро проходят целые километры этого скрипучего ярко-оранжевого латексного времени. Обматывают, сдавливают горло и сосуды на шее. Выжимают из глаз звездочки.

Просто приказать, мало, он не послушает... нужно другое, нужно ошеломить. Звездочки превращаются в цветные пятна. На земле - и на маскировочной сетке над головой. Рикша собирает мозаику. Рикша разговаривает с Эулалио. Рикша - курьер Одуванчика. Тот никогда не ездит на встречи сам. И с журналистами - только через стенку. Его не знает ни в лицо, ни по голосу, никто, кроме своих, даже не все свои... Это разумно, слишком многие продают. Вообще осторожен. Просчитывает операции, выносит раненых, точен - Эулалио нравилось, а ему мало что нравилось. Но ребята говорили, что скрытность, курьеры, это всегда было - еще до Мирового Совета и оккупации, еще с большой войны... что скрывать? Что такому человеку скрывать?

- Амаргон, слушайте меня внимательно, - не своим, неведомо чьим голосом говорит Алваро. Слова вылетают, словно обмылки. - Вы туда не полезете. Потому что если вы полезете и выйдет плохо, вы и будете похитителем, бригадир. Вы меня поняли? Ждите. Наведете нас.

Что было скрывать такому человеку, в ту, большую войну? Только пол. Или возраст.

- Хорошо, - отзывается трубка. - Ваш ход.

Теперь нужно действовать очень быстро. Счет на секунды.

- Максим, Рикша нашел. Поселок "Возрождение", плывун. Они там. Рикша наведет.

- Выезжаю. - И сигнал отбоя.

Лаконично. Зачем лишние слова? Номер контактера у Максима есть, что такое плывун, он прекрасно знает. Осталось пойти и сделать дело. Полчаса-час и все решится. Что пока нужно молчать - понятно, все еще может как угодно сорваться. Вот закончат - тогда все всё расскажут. А пока надо куда-то деться, спрятаться и там старательно молчать. Нужное подгонит и Ливия, не Алваро же в это соваться...

Полчаса, час - и все, и совсем все, так или иначе. Отчего же так муторно, и шланги на горле не растворились после разговора? От волнения, от того, что "так" от "иначе" еще пока ничем надежно не отделено? Наверное. Наверное.

Ну ты где, говорит Алваро тому, другому. Себе же, конечно. Той части, что понимает, умеет. Где дыра? Что не так? Что нужно сделать? Что там такого может быть, с чем Максим не справится, а я, стало быть, справлюсь.

Звездочек нет, квадратиков нет. Ничего нет, только телевизор что-то бурчит за спиной, как тогда в столовой...

- Ливия, извините, пожалуйста, передайте группе, что господину Щербине категорически запрещено лично участвовать. Приказ господина Сфорца. Спасибо большое.

Вдох, выдох. Шлангов нет.

- Максим, он не Рикша, он Одуванчик. AmargСn. Отбой.

И что я такое сотворил, спрашивает себя Алваро, оседая на стул. Нет, что Амаргона заложил - это хорошо, так они проще договорятся. Но вот с запретом, да еще от имени Франческо... Так, сначала давай думать, что мне за это будет. Максим меня насмерть не убьет, но уложит в одну палату с синьором да Монтефельтро. Ладно, только пусть спиной ни обо что не бьет. Если вспомнит в сердцах. Франческо меня за такое кромешное хамство убьет морально - вот что Максим не оторвет, то феодал наш самовластный откусит. Потому что я и от себя мог бы. Откусит. Откусит... за самоуправство. И поблагодарит. Я так это и вижу - лежу я весь в бинтах, как свежий труп фараона из Кеми, - а Франческо говорит "умница мальчик, молодец, еще раз так сделаешь, бинтовать будет нечего". А почему умница - не говорит.

Ну ладно. Если Максим меня уложит, то сам будет и жив, и в состоянии это сделать. А если Франческо будет заниматься мной... значит, все вообще хорошо.