Порождения войны

— А то сказать, бурчат-то многие. Относятся же к нашему брату как к скотине. С другой стороны, как ни крути, жалованье растет понемногу. Больницу открыли для рабочего люда, хоть и принимают туда не всех, очередь большая. О всякой этой борьбе за права не заикается никто уже. Один вот вспоминал как-то в столовой про профсоюзы, так увезли его на другой же день, и поди узнай — куда, а больше не видали мы его. За доносы премии выдают. Друг у меня есть… был, верно, друг. Тоже Новый порядок не по нраву ему. И думал я, прежде чем сюда уходить, позвать его с собой. Он, может, и пошел бы. Но мать болеет у него, а за донос могут в больницу ее определить вне очереди. Поразмыслил я и решил не испытывать судьбу. Один ушел, никому не сказавшись. Так оно надежнее, при Новом-то порядке, будь он неладен…

*** 

— Гланя, ну выйди, всего-то на четверть часика, перетереть надо! — в пятый, наверно, раз повторил Лекса.

— Не о чем нам с тобой беседы вести, Алексей. Я ясно тебе все объяснила уже. И выходить с тобой я никуда не хочу. Ты должен это понять, — сказала Аглая.

— Ты просто не смекаешь, Глань! Я ж со всей душой к тебе. Если задел тебя чем, прости, дурак был. Скажи только, что сделать мне теперь, чтоб ты не дулась, как мышь на крупу.

— Ты ничем меня не обидел. Я просто не хочу больше с тобой быть. Потешились, и довольно. Отношений я тебе не обещала.

— Если ты сердишься, что я третьего дня к тебе не подошел, то я не со зла! Спешное дело было от командира. Я же серьезно, Глань, не баран начхал! Я словно присушенный к тебе… С тобой непросто, но без тебя тошнехонько. Мне нет дела, что ты рябая, я не переборчивый. Ну не серчай, Гланя.

Саша страдальчески скривила рот и закатила глаза. Тело Лексы, такое большое и невостребованное, загромождало половину их с Аглаей купе. Саша пыталась разобраться в аграрной реформе Директории, чтоб завтра доложить товарищам на митинге. Столик был завален красными газетами, белыми газетами, якобы нейтральными газетами. Все пестрели громкими лозунгами, по существу же сообщали немного, и прочитанное ни в какую не желало складываться в осмысленную картину. Газовое освещение не работало, читать приходилось при лампе с прикрученным для экономии керосина фитилем. А тут еще эти ссорящиеся голубки. Нашли время и место!

— Аглая, выйди уже к нему, — сказала Саша в сердцах. — Или ты, Лекса, выйди отсюда. Потому что если вы ждете, что выйду я и у вас все случится как бы само собою, то обойдетесь. Мне к митингу надо готовиться, до которого, — Саша глянула на "Танк", — шесть часов. Да, сейчас четверть третьего ночи. Счастливцы вы, часов не наблюдающие. А мне так нельзя.

— Ты слышал комиссара, — сказала Аглая, — уходи.

Лекса глянул затравленным волком и вышел.

— Ты что творишь, товарищ? — взвилась Саша. — Бойцов портишь. Этот ладно еще, берега не теряет, а с кем другим и до беды дойти может.

— Верно ли я понимаю тебя, комиссар? Ты утверждаешь, что раз я сошлась с Алексеем, то должна продолжать встречаться с ним потому только, что он этого хочет?

— Да ну нет же, — поморщилась Саша. — Никогда б я такого не сказала ни одной женщине. Но умно ли вообще было затевать эту твою свободную любовь в действующей армии? Выйди замуж за кого-нибудь, раз неймется. Потом разведешься. А так — ну не для войны это.

— Думаешь, у нас будет другая жизнь, кроме войны? Алексей — хороший товарищ, есть в нем своеобразное пролетарское обаяние, первозданная сила. Но он стал присваивать меня, а этого я не терплю. И я в своем праве, тут ты мне не диктуешь правила. Сойдись сама уже с кем-нибудь, а на меня не шипи. Хотя что работать помешали, прости. Давай объясню тебе про аграрную реформу.

— Помоги, тут черт ногу сломит. Они что же это, действительно социализацию земли поддержали?

Саша давно смирилась с тем, что ее подруга хоть и моложе ее тремя годами, но много образованнее и умнее. Аглая улыбнулась:

— Как ты любишь говорить, комиссар — "да, но нет". Они признают черный передел семнадцатого года, это правда. Крестьяне действительно получили захваченную землю в собственность. Потому что вырвать у крестьян этот, уже проглоченный кусок — восстановить деревню против себя навсегда. Об этом объявили ясно, просто, указом на половине печатного листа. Взяли пример с нашего "Декрета о земле". На Рождество еще, в светлый праздник, когда так хочется верить в новое начало.

— Я сейчас расплачусь от умиления.

— Дьявол в деталях. Под предлогом защиты "крепкого крестьянского собственника" вводится дифференцированный земельный налог. Такой, чтобы в любой местности кулак легко выплачивал его за себя и за того парня, середняк, поднатужась, осиливал, а бедняк не мог никак. Но за бедняка налог выплатит местный совет, во главе встанет… правильно, сельский кулак. И бедняк получит землю, но должен будет за нее богачу, своему соседу и по совместительству – власть предержащему. Рассрочка уплаты долга на пять лет. Налог – ежегодный, но на следующие два года бедняк освобожден от его уплаты – пусть, дескать, сперва наживет, старый долг отдать.