Порридж и полента

Лишенная дара речи этим вероломным нападением, миссис Рэдсток умолкла и замкнулась в себе, переживая комплекс неполноценности по поводу своего прошлого, а Тетбери спросил друга:

– Что вы теперь собираетесь делать?

Превзойдя присущее ему величие, Генри ответил:

– Исполнить свой долг!

Дэвид не понял до конца, но почувствовал, что наступила редчайшая в его жизни минута, и то, что сказал дальше его друг, полностью подтвердило данное предположение:

– В тысяча девятьсот сороковом году я не склонился перед Гитлером, а в тысяча девятьсот семьдесят третьем году не собираюсь склониться перед каким-то убийцей из Италии! Я еду!

– Куда?

– В Италию!

Люси вскрикнула:

– Ни за что!

– Ни слова больше, мое решение окончательно! Вы хорошо меня знаете, Тетбери, я не отступаю перед опасностью! Моя девочка сейчас подвергается опасности, и я лечу спасать ее, хочет она этого или нет! Не может быть и речи о том, чтобы единственная дочь Генри Рэдстока, бывшего государственного служащего Ее Величества, досталась фашистам!

Тетбери попробовал было заметить:

– Мне казалось, что со времени смерти Муссолини в Италии больше не осталось фашистов?

Рэдсток пожал плечами.

– Все это – выдумки лейбористов, чтобы усыпить нашу бдительность! А вот вам и доказательство обратного, Дэвид!

Он с силой потряс в воздухе письмом, которое, по его мнению, опровергало измышления английских лейбористов и итальянских христианских демократов, короче говоря, всех тех, кто думал не так, как Генри Рэдсток, заверивший свою речь безапелляционным утверждением:

– Только фашист способен позариться на английскую девушку!

Дэвид не решился спросить почему.

Тетбери строго приказал жене никому не говорить об отъезде Рэдстока в Италию, но вскоре весть о предстоящем событии облетела весь Балбридж-роуд. Друзья Генри жили в предвестии новой победы их кумира и заранее безмерно гордились им. Мясник Шиптон говорил жене, что благодарит Господа, давшего ему возможность познакомиться с Рэдстоком. Бакалейщик Пикеринг мечтал о дальних странствиях, которые ему хотелось бы совершить. Портной Хелмсли черной завистью завидовал Рэдстоку, в превосходство которого он тайно отказывался верить. Ну, а почтальон Изингволд взял на себя миссию добровольного глашатая, и в каждом доме, куда он заходил, рассказывал всем о словах и поступках гордости всего Вилтона, Генри Рэдстока. Препаратор из аптеки Ботел, наоборот, проявлял скептицизм, приводивший в состояние шока тех, кому он об этом говорил: он не верил в возможность отъезда Рэдстока. Поэтому Реджинальд Сайр довольно долго спорил со своей женой Феб, стоит ли попросить вышеупомянутого Ботела пить пиво в другом пабе, а не в "Безвременнике и васильке".

И все же последние редкие сомнения были развеяны, когда в следующее воскресенье проповедник Симмонс во время проповеди о Святом Николае позволил себе сделать почти что скрытый, но чрезвычайно определенный намек, говоря об англичанах, не утративших воинственного порыва времен Черного принца[21], веллингтоновских гренадеров[22] и достойного, наконец, летчиков Королевских ВВС. Он воздал хвалу тем, кто, понимая всю свою ответственность перед нацией, без тени сомнения идет на риск, предполагающий недюжинную храбрость и моральную силу.

В это воскресенье, после непрерывных поздравлений, Генри так воспарил духом, что в два часа ночи Люси с трудом стащила его с комода, взобравшись на который он принялся рассказывать жене, каким образом ему удалось спастись в Дюнкерке. На следующее утро Рэдсток с неясной головой наблюдал за тем, как его супруга наполняла тяжелый чемодан. Помимо теплой одежды, Люси, которая не доверяла рекламным проспектам о солнечной погоде в Италии, натолкала в чемодан множество всевозможных лекарств. Излишняя предусмотрительность никогда не помешает, когда приходится отправляться на кишащий грязью и микробами континент. Вечером доведенные до изнеможения супруги легли в постель.

После всего, что ему пришлось пережить накануне, Генри хотелось только спать. И когда ужасный крик вывел его из состояния сна, он решил, что опять находится в Дюнкерке, и, не открывая глаз, ведомый рефлексом двадцатипятилетней давности, бросился бежать. Пробегая мимо кровати, он зацепился за ее ножку, упал и лишь тогда окончательно проснулся. Желая понять, что же все-таки произошло, он повернул ручку выключателя и в удивлении застыл при виде представшей перед его глазами сцены: его жена, стоя на кровати, была похожа на привидение. Позабыв о том, что совсем недавно он выглядел более чем смешно, Генри строго спросил:

– Эй, Люси, что с вами? Люси!

Выведенная из этого едва ли не сомнамбулического состояния голосом своего мужа и повелителя, Люси всхлипнула:

– Генри! Ох, Генри!

– Ну что еще?

– Я недостойна быть вашей женой!

– Да?… И вы не могли отложить свою исповедь до утра?

– Нет! Мне привиделся Святой Георгий!

– Прошу вас, не говорите глупостей, Люси, и, пожалуйста, успокойте ваше богатое ирландское воображение!

– Святой Георгий вовсе не ирландский святой, Генри!

– Хорошо! Допустим! Так что от вас хотел Святой Георгий, дорогая?