Портал

– А, да, это роза Тюдоров. У меня такая же на пряжке ремня. – Принц встал и распахнул свой полосатый плащ так, что стал виден камзол. Затем он задрал камзол, продемонстрировав батистовую рубашку, крепившуюся к бриджам при помощи завязок. Умно́, отметила Роуз. Позже надо будет непременно зарисовать этот фасон в дневнике. Пряжку ремня Эдуарда действительно украшала роза, точь-в-точь как на медальоне. – У меня и на туфлях такая же, только поменьше, – сообщил он.

У девочки взволнованно заколотилось сердце.

– Работа ювелира?

– Не просто ювелира, а золотых дел мастера.

– И кто же он?

– Николас Оливер. А почему ты спрашиваешь?

– Просто из любопытства. Он служит при дворе? Всегда здесь? И сейчас тоже?

– Точно не знаю, но, по-моему, нет. Видишь ли, у нас целая уйма придворных мастеров, но во дворце им неуютно – ничего не поделаешь, люди искусства. Вся наша придворная суета сильно их отвлекает, и мой отец это понимает. Например, художник, мастер Гольбейн, является сюда, только если король заказывает ему портрет. В тот год, когда я родился, Гольбейн написал портрет моей матери. Оливер же, кажется, живет где-то в окрестностях Хэтфилда.

– В окрестностях Хэтфилда, – повторила Роуз, стараясь скрыть возбуждение. – А в Гринвиче его случайно не ждут?

– Не знаю. Только если отец заказал какие-нибудь украшения для моей мачехи, Екатерины Парр, или медальон для одного из советников. – Эдуард поплотнее запахнул плащ.

– Понятно, – кивнула Роуз. – Эдуард, ты замерз?

– Я всегда мерзну в конце лета.

– В конце лета?

– Так уже давно сентябрь, десятое число. По всем календарям через двенадцать дней лету конец.

– О, – тихонько воскликнула Роуз.

– Что такое?

– Нет, ничего. – Девочка принялась подсчитывать в уме: «Значит, здесь десятое сентября 1544 года, а дома уже тридцать первое октября. Два мира снова сместились».

Глава 24 Жестокая забава

После игры Елизавета сказала, что Роуз понадобится ей только вечером, когда нужно будет наряжаться к большому пиру, и отпустила девочку. Можно было свободно бродить и размышлять об этом ювелире, Николасе Оливере. Когда он снова явится ко двору? И где живут приходящие мастера в этом огромном дворце? В специальном крыле? Роуз пожалела, что не спросила об этом у Эдуарда. Проходя мимо обнесенного крепкой стеной сада, она услышала доносившийся с другой стороны смех, как будто там шла веселая игра, а потом заметила одного из королевских садовников, который подглядывал за происходящим через щелочку в ограде. Услышав хруст ее шагов по гравийной дорожке, он обернулся и кивком подозвал девочку.

– Что там происходит? – полюбопытствовала она.

– Фрейлины принцессы Марии играют в салочки, это их любимая забава. Хочешь взглянуть? Они называют игру догонялками.

Роуз подошла к стене и посмотрела в щелочку. И конечно, первой, кого она увидела, была несущаяся Улиточная Голова. В руке она что-то сжимала и, кажется, собиралась это бросить. Роуз оглянулась на садовника.

– Вы вроде бы сказали, что играют только фрейлины принцессы Марии?

– Другим тоже можно. Но Елизавета к ним никогда не приходит, ей такие забавы не по душе. Гляди еще.

Роуз опять прислонилась к щелочке и ахнула, заметив блестящую голову Лысой Джейн.

– Что они делают?

– Гоняют дурочку.

– Но ведь в нее чем-то швыряют!

– Это яйца, от них вреда не будет. Этакая головешка – и сама, как яйцо, да? – отличная мишень.

– Ничего подобного! – Роуз резко повернулась, в глазах вспыхнуло негодование.

– Так ты у нас вспыльчивая? – посмеялся садовник.

– Еще как! – буркнула она и, сердито топая, пошла своей дорогой.

* * *

Скоро девочка уже взбиралась по винтовой лестнице башни. До ее слуха донесся знакомый певучий голос: «Таа-да-та-да… ла-ди-да-а… да-да-да-я-ди-да».

Впереди на ступенях сидела Джейн. Ее голова была перепачкана яичным желтком. Джейн занималась тем, что протирала тряпочкой испачканную туфлю.

– А, это ты! Здравствуй, – дружелюбно произнесла она, подняв взгляд.

– Привет, – кивнула Роуз. – Сочувствую насчет туфель.

– Ничего. Это часть работы.

– Что именно? Испорченные туфли или психологический террор?

– Психологический террор? – Джейн наклонила голову на бок; выражение лица было озадаченным.

– Издевки.

– Но я же юродивая, дурочка. Дураки и шуты для того и рождены, чтобы терпеть издевки. А башмаки мне положены в счет жалованья. Король оплатит новые из казны. Только… – Джейн умолкла.

– Что?

– Башмачника, который сшил эти туфли, уже нет в живых. Испорченные перья-то я могу заменить, а вот башмачника не вернешь, да и пятна, боюсь, навсегда въелись.

– Не обязательно. Позволишь взглянуть?

– Конечно, Роуз.

– Ты знаешь, как меня зовут?

– Это тоже часть моей работы – знать, как кого зовут, вплоть до последнего человека при дворе. Я хоть и дурачусь, но не дура. – Джейн передала девочке туфли.