…Отец почти никогда не хвалил, все больше критиковал. Любил нас с братом называть уменьшительно-пренебрежительными словами, например, пентюх, пиздюшонок. Кстати, совсем недавно я додумался посмотреть в словаре, что же значит это слово, оказывается, пентюх – неповоротливый, неуклюжий человек; увалень, не очень умный, медленно соображающий. В общем, для отца я был таким и таким сам себя еще долго чувствовал, и даже сейчас ощущаю себя таким. Что мне нужно было сделать, чтобы отец меня похвалил? Не знаю. Ничего. Помню, пробовал что-то такое сделать, но всегда было заметно, что отец видит, чего я от него жду, но осознанно не хвалит меня. Сейчас, с высоты лет, мне кажется, что он в такие моменты превращался в капризного ребенка и отказывался давать мне, своему ребенку, то, чего я от него жду. Возможно, отец отрабатывал на мне какие-то комплексы, недолюбленность в детстве и таким образом ощущал свою значимость для меня. Я от него ждал, а он не давал – как капризный ребенок отстаивал свое «Я», свое право иметь собственное мнение, тем самым он делал мне плохо и, возможно, от этого некоторое время чувствовал себя хорошо. Одним словом, я старался, но со временем все меньше и меньше верил, и уже перестал надеяться, что чем-то могу заслужить похвалу отца. Она приходила очень редко и как-то спонтанно, и часто не мне напрямую, а в разговорах с кем-то – так, что это даже и за похвалу посчитать нельзя было. Физических прикосновений тоже было мало, катастрофически. Их было настолько мало, что я помню почти каждое прикосновение отца ко мне. Я помню, как он показывал мне свои руки и шрамы на них. Я помню, как любил забираться в «ямку» из его согнутых ног, сидеть там и смотреть кино. Мама, конечно, прикасалась ко мне и тем самым удовлетворяла какую-то часть моих потребностей, но ведь я был мальчиком, и мне чертовски было важно, чтобы отец ко мне прикасался. Думаю, что эта потребность имеет древние корни – прикосновения отражают факт принятия, посвящения и передачи силы. Я был мальчик и хотел быть принятым мужчиной – своим отцом – в ряды мужчин. Я хотел быть посвященным в мужчины и жаждал получить силу отца (он был для меня сильным, большим и значимым). Но отец не прикасался ко мне. Не хочу его обидеть, вдруг прочитает. Может, папа и прикасался ко мне и даже гладил меня, но видимо мало – для меня, для моей внутренней потребности в его прикосновениях. От этого я не ощущал себя им принятым, не чувствовал, что отец делится со мной своей силой, что признает меня как мужчину, поэтому его прикосновений мне было мало и я их не помню, и до сих пор ощущаю себя каким-то «недомужчиной»…
…Я ведом по жизни следующими правилами: «Терпи и будь хорошим!», «Что бы ты ни делал, все равно ты плохой», «Не люби себя и людей рядом, помни, что ты плохой», «Никогда не отдыхай, соответствуй, будь терпеливым, хорошим – ищи одобрения и похвалу (будь безотказным)», «Держи близких на расстоянии „вытянутой руки“ (будь холоден и отстранен) – не допускай близости, будь нелюдимым»… Часто в свой адрес слышал: не плачь, не канючь, не проси, не претендуй. Мама любила говорить: «Не будь как отец!» (то есть «Не будь мужчиной!», потому что отец в детстве олицетворяет собой всех мужчин). Бывало, что слышал, когда обо мне говорили: «Леша весь такой правильный, а другие дети ведут себя расхлябанно, а наш ходит ровненько, как по струночке, не кричит, ведет себя скромно. Вот такой он у нас хороший». Выходит, что мне внушалось предписание – «Соответствуй!». От отца мне шло: «Не думай!», «Не добивайся цели!» (потому что я все равно тебя не похвалю и буду думать, что ты пентюх). Еще – от обоих: «Не чувствуй себя счастливым!» (потому что нам живется трудно, мы с утра до ночи заняты, у нас много работы – и на предприятии, и дома, мы обиженные, твоя радость отвлекает, создает помехи, раздражает, потому что нам внутри не так хорошо)…
…По праздникам отец любил работать. Любой выходной он старался использовать для того, чтобы сделать что-то значительное – в доме, на огороде, построить, переделать. Конечно, были и совместные праздники с родственниками, но отец всегда выговаривал, что не любит все эти сборища, потому что за это время можно было много всего сделать дома. Сейчас, уже будучи взрослым, я не люблю праздники. Я не умею их проводить. Не праздную свои дни рождения. Когда же случается так, что попадаю на большие празднества со своими родственниками, я не знаю, как себя вести. Так же я неуютно чувствую себя на встречах, во время посиделок с друзьями – не умею расслабляться. В такие моменты я ощущаю себя тяжелым, зажатым, от чего злюсь на себя и на празднующих, и тут начинаю сам себе говорить словами отца: «Не люблю я эти праздники, не вижу в них смысла, это зря потерянное время»…