Шесть дней долбили японцы второй форт. В октябрьский обстрел на двор укрепления, на казармы, на капониры, во рвы падали, вперемешку с другими, и самые тяжелые снаряды от 280-миллиметровых гаубиц. Они сотрясали землю. Взрывы их действовали даже на самых спокойных и обстрелянных. Не было физических сил удержаться от содрогания, от крика испуга.
Примолк Родионов, который последние дни стал болтливым и развязным. Егоров сидел глубоко задумавшись. Ему поручили группу стрелков, которой он должен был руководить во время штурма. А штурм ожидался. Это чувствовал каждый солдат и особенно командный состав форта. Снаряды очень точно попадали на двор форта, на его брустверы. И не мудрено: к каждой точке японцы пристреливались два месяца.
Капитан Резанов, оправившийся от контузии и отравления газами, с теми же порывистыми жестами появлялся перед стрелками, перебегая от укрытия к укрытию.
Старый стрелок Медведев после случая с Егоровым заметно переменился. В его речах исчезли насмешливые нотки по отношению к молодым солдатам и офицерам. Он смело выходил на рискованные вылазки и первым бросался в атаку на японцев. Своей широкой грудью и окладистой бородой он нагонял страх на неприятеля. Его удары были точны. Медведева заприметили японцы.
Однажды, при затихшей на несколько минут борьбе в казематах, японцы крикнули:
— Русский! Где ваша бородатая сордата! Давай мы его побреем!
— Не намылили, а брить, собаки, собрались, — проворчал Медведев. — Вот ужо я вас подстригу.
Борьба велась с глазу на глаз. Нужно было выбить японцев из коридора, в котором они установили пулемет. Но это никак не удавалось. Русские сидели за траверсом из мешков. Японцы также.
Надо было основательно глушить неприятеля, но на форту не было приспособления для этого. Ручные бомбочки результата не давали.
После выкрика японцев Медведев отпросился у своего взводного и подошел к саперному офицеру.
— Ваше благородие! Я придумал, как сорвать японское укрытие в коридоре и врага изничтожить.
— Рассказывай.
— Мне надо тонкую крепкую веревку без узлов и якорек из проволоки. Веревку вдвое я продену в кольцо якоря так, чтобы она по нему свободно скользила. Якорь я заброшу к японским мешкам, там он зацепится за какой-нибудь камень. Мы здесь выровняем веревки и на один ее конец привяжем мину, а потом другим концом подтянем ее к мешкам. Как только мина подойдет плотно к японскому укрытию, тогда и зажжем шнур.
— А если наш заряд застрянет между обломками?
Медведев задумался, но быстро ответил:
— К мине мы еще веревку привяжем и вслучае чего обратно утянем ее. — Медведев опять несколько секунд простоял в задумчивости. — Мину на мешки уложим, чтобы она легко на камни взбиралась.
— Разумно. Не ожидал. Молодец!
— Рад стараться!
— Пойдем. Сейчас же все подсчитаю.
Замысел оказался осуществимым. Взрыв уничтожил все укрытие.
Японцев выбили и долго не допускали в капонир, пока они не сделали новой пробоины. Впоследствии выдумкой Медведева не раз пользовались при разрушении японских сооружений, выраставших невдалеке от наших окопов.
Обстрел не прерывался. Стрелки забились во все самые затаенные уголки, в ниши, блиндажи, казематы, кухню. Сидели сгорбившись, положив на колени подбородок. По ночам собирали трупы и уносили их в правый тыловой угол форта, складывая прямо на земле, без ямы, рядами, пересыпая известкой и землей. От неприятельских выстрелов не было покоя и мертвым: снаряды врывались в толщу тел, рвали их на куски и разбрасывали по двору форта. Для защитников это было самым ужасным нравственным потрясением. Но против этого ничего нельзя было придумать.
Как-то, осмотрев состояние группы стрелков, в которой находился Медведев, капитан Резанов хотел уйти так же поспешно, как и появился, но Медведев схватил его за плечи:
— Ваше высокоблагородие! Минуточку… Нельзя... Сейчас вихревой залп будет.
Еще двое стрелков поддержали Медведева и втянули своего командира в нишу.
— Что это вы выдумали? — выпятив нижнюю губу и насупившись, раздраженно проговорил комендант.
— Нельзя, нельзя… Обождите, — стрелки окружили Резанова и закрыли его своими телами.
— Вихревой залп будет, — шепнул Медведев.
— Да пустите же… Не сме… ть…
Дальше никто ничего не слышал, и Резанов не помнил, договорил ли он свою угрожающую фразу. О форт с секундными перерывами стукнуло несколько десятков разнокалиберных снарядов. Бетон, к которому прижались стрелки, содрогнулся, как жиденькая дощатая перегородка. В людей, в стены, в щит покосившегося орудия ударили различной величины осколки. И сейчас же вслед за этим ужасным мгновением на форт посыпались камни, песок, обломки бетона, вздыбленные залпом.
Раздался стон. Стрелок, закрывший Резанова, откинулся назад. Огромный острый осколок ударил его по плечу. Рукав шинели взъерошился клочьями. Кровь текла в несколько струек. Стрелки быстро положили раненого товарища вплотную к стенке. Резанов пристально смотрел на солдата. Под стеклами его очков блестели слезы.
— Истинно, это наковальня, а на ней перековывается сознание людей, — проговорил вполголоса капитан.
— Что изволите, ваше высокоблагородие?