Портативное бессмертие (сборник)

Один Корней изредка со страхом поглядывал на Мы, гадая, что того ждет в Чикаго. Слишком много враждебных влияний скрещивалось над головой фантастического юноши; живой и свободный, он явно кому-то становился поперек глотки. Стало быть, опять рабство или страшная смерть в подземелье? Корней знал, что джентльмены, подрядившие его, не постесняются руками верных рабов душить, насиловать, мучить целые области, если этого потребуют сложные интересы концерна. Современные гангстеры гигантского масштаба тем и характерны, что они действуют в рамках закона, часто влияя даже на законодательство.

И дело не только в судьбе милого Бруно; вероятно, и Корнея с компанией попытаются обмануть, обсчитать или предать. Самое худшее, если за это время обстановка совершенно изменилась и живой наследник там почему-либо уже не нужен. «Впрочем, – утешал себя Корней, – не в пример восточноевропейским или китайским бандитам, на Западе всегда руководствовались правилом, что дешевле откупиться от врага, чем стрельнуть ему в затылок. Удобнее, безопаснее и рентабельнее». К тому же казалось логичным, что всю команду вместе с Корнеем и Яниной немыслимо зараз уничтожить, стереть с лица земли, даже если это выгодно. Нет, удобнее торговаться, заплатить и смирно расстаться до следующего маневра. Но в бессонные ночи Корней снова и снова перебирал всевозможные варианты, смакуя наиболее обидные и жестокие. За переборкой мощно храпели сытые атлеты; неожиданная волна вдруг поднималась из тайников Большого Озера и перекатывалась с разбойничьим визгом через палубу; рядом мирно дышала, посапывая, точно младенец, Янина, а на полу безжизненно раскинулось тело Бруно. В беспокойные дьявольские предрассветные часы поневоле чудится всякая дрянь. Почему принимать во внимание только одну возможность?

А что если в городе кое-кому из них заплатят мелочью, дадут аванс под новую работу, другим стрельнут под левый сосок, третьих же просто пугнут, изобьют, прогонят?

Днем Корней иногда с удивлением оглядывал своих, прислушиваясь к их шуткам, и думал:

«Кто из вас, дорогие, погибнет смешной смертью? Кто предаст близких? Кто совершит глупость или подлость? Матерь Божия, спаси и помилуй!» – Беспокойство его, казалось, увеличивалось от того, что все лица кругом были красивые, мужественные, благородные; по внешности они, скорее, годились в герои, чем в палачи. Но Корней знал, что в юности вор и сутенер тоже подчас выглядят вдохновенными или влюбленными. К тому же атамана в последние дни особенно раздражали глаза его верных товарищей: смелые, ясные, полные огня и веры. Странное дело, он с нежностью вспоминал бесконечную тишину взгляда грубых жителей селения, похожих на королей и дам в колоде карт. Бывало, они его смешили или пугали, а теперь его тянуло назад, к этой холодной правде без преувеличений и сюрпризов. Там Корней как будто знал, чего ждать впереди; здесь же каждый (против собственного желания) мог обмануть. Из мудрых разглагольствований Бруно убедительнее всего прозвучало замечание последнего относительно будущего: оно расположено позади, иначе мы бы его видели перед глазами (подобно прошлому).

Янина в это время чувствовала себя совершенно спокойной и счастливой. В своей простоте она считала, что теперь (после бракосочетания) основные задачи жизни разрешены: за Бруно дадут деньги, а их любовь все покрывает и освящает. Беременность служила последним доводом в пользу этого. Их ждет только хорошее. В таком духе она неоднократно высказывалась под шумное одобрение экипажа, догадывавшегося о тяжелых мыслях командира.

Молодая женщина давно знала и любила Мы, а теперь точно отошла от него, отвернулась, хотя и продолжала заботиться о его комфорте. Порой это даже удивляло Корнея, упрекавшего ее в легкомыслии. Между тем под грудью Янины нежно зашевелился плод – новый член экипажа, расположившийся, согласно Бруно, на манер звездной туманности или космической саркомы. Этот новый мир сотворен Богом и Яниной с Корнеем; он – сам по себе, но каждая его клетка способна воспроизвести опять самодовлеющий мир, только в лучшей, совершенной форме. (Так учил Мы под одобрительные клики кают-компании.) «Значит, – прямолинейно рассуждала Янина, – это дитя и Мы, и всех близких красивых друзей, желающих ей счастья. Фома захлебывается в воронке – жертва, искупившая ее дитя! И проповедник, отец, благословляет бегущих. Даже Ипата косвенно способствовала зачатию. Значит, это – новое Мы, целый чудесный мир. И Янина дарит его всему миру. А Корней будет принадлежать ей и семье».

Уверенная в своей правоте и логике, она впервые в жизни кокетничала с ухаживавшими за нею милыми юношами, высекая из Корнея (в каморке) такие искры, от которых легко могло бы воспламениться суденышко, если бы не сплошной густой туман, беспрерывно лившийся сверху на воду. Примечательно, что храпевшие рядом за переборкой соседи совсем не стесняли Янину выражать свою страсть, до того она была уверена в своей правоте. Все это начинало угнетать Корнея, и он мечтал уже о перемене обстановки.