Портмоне из элефанта (сборник)

– Я ее еще с Чеченом видал не раз, – так же, без всякого выражения, дополнительно сообщил Боцман. – Тот тоже на жида смахивает, между прочим. И по флюгеру, и по всему остальному. По повадкам…

– Да ты чего, с Чеченом! – не согласился Грузило. – Чечен, я знаю, сам жидов терпеть не может, чисто антисемит. Я тут видал, он недавно у нас на Подшипниках с одним схватился, чуть не в кровь – еле разняли их. Тот еще орал после на все Подшипники, что писать будет куда надо про эти дела.

– Пиши не пиши, – равнодушно отреагировал Боцман, мельком глянув на Еврея, – всё равно их верх не будет. Больно умничать любят потому что. Вот щас одноглазая жиденят тебе народит – узнаешь.

Еврей налил и снова выпил. А потом глянул на Боцмана совсем по-трезвому и сказал спокойно так:

– А их уже щас верх есть. Какой тебе верх еще надо? Нашенский? Не будет такого верху горемычного. Как не было отродясь, так и теперь не будет. И правильно, что так. Справедливо…

Боцман подозрительно задумался, а Грузило натурально удивился и спросил:

– Так они ж некрещеные, жиды-то. Нехристи. Это что ж получится тогда, а?

Еврей промолчал…

– Эй! – внезапно сказал он и пристально посмотрел мне в глаза. – Проводи-ка гостей отсюдова. – И снова налил только себе.

Я с благодарностью посмотрела в ответ, вышла из комнаты, тут же вернулась обратно, но уже с Грузиловыми башмаками и швырнула их на пол. Швырнула и по-недоброму посмотрела на обоих. Пусть я женщина, пусть даже буду последней сукой, я согласна, но я умею быть благодарной и могу быть защитницей, даже на сносях.

Оба как-то сразу все поняли. Грузило подхватил свою вонючую обувку, Боцман прихватил со стола недопитую бутылку, и они выкатились на лестницу, хлопнув на прощание дверью. И не успела я еще подумать о том, как бы теперь открыть окно и проветрить после них, как Еврей уже распахнул форточку, затем приоткрыл оконную створку, и в жилище наше ворвался свежий воздух. Он пробил квартиру насквозь, самолично отжал форточку на кухне и пронесся мимо нас веселым ветром, веселым и чистым, прихватывая по пути чужие запахи – всех этих боцманов, грузил, подвалов, рынков и гаражей…

Еврей подошел ко мне, обнял и поцеловал по-отечески, в лоб. А потом мы легли спать, как обычно – тесно, в обнимку, голова к голове, тело к телу, душа в душу. И я поняла тогда, что душа у Еврея тоже имеет свой особый запах, другой, не как кожа или ноги, или щетина на лице, – особый…

Про времена валета я к этому дню уже успела забыть окончательно…

…И приснилось мне тогда, я помню, что родились у меня парень и девка, как мы хотели. И я лежу отдыхаю, усталая и счастливая, а Еврей берет на руки парня и бережно так подносит ко мне и прикладывает к груди, к соску. А после так же девку берет и другой сосок ей мой дает. И оба они, близнецы, вкусно так чмокают, а глаза у них еще не видят ничего. Это они только потом видеть начинают, не знаю откуда, но я точно про это знаю, чувствую так. А молока у меня много, просто очень много, оно льется струйками и выливается у них изо рта, потому что они уже насытились, и тогда можно немного поикать после еды. И они это делают по очереди, а Еврей смотрит на них и смеется. И в этот момент я уже не вспоминаю ни про какого Беринга, потому что он уже из другой моей жизни, далекой и прошлой. Эх, Беринг, Беринг…

Так все и вышло. Родились они в самый срок, если отмотать всю историю с Берингом и посчитать как было. Ни раньше, ни позже. И оба крепыши: парень и девка, мальчик и девочка.

– Там решим, – довольно сказал Еврей, – пусть пока просто Парень и Девка побудут…

Пил он теперь в основном один, поэтому пил намного меньше прежнего. Я поначалу порадовалась, но потом заметила, что как-то он стал угасать быстро и часто держаться где сердце. И тогда я тревожно смотрела на него в такие минуты, а он только рукой махал в ответ: не твое, мол, дело, это так… чушь собачья, иди детьми займись лучше…

А сам уходил на подработку, потому что пенсии его нам хватало на совсем короткий отрезок жизни. Но теперь Еврей хотел, чтобы я питалась лучше, из-за детей. Из-за Парня и Девки, близнецов моих, его любимцев. А когда он возвращался, едва приволакивая ноги, то я всегда встречала его у дверей и всегда знала точно, где он добывал на жизнь: если пахло рыбой – то в магазине подтаскивал, если просто морозом – то стоял за кого-то очередь к нотариусу в конце Третьей Подшипниковой, а если приходил пьяный, то не работал вовсе.