Портмоне из элефанта (сборник)

…Мне про это рассказал потом Еврей. Он рассказывал, как все было, медленно, не торопясь, и подкладывал к моим соскам поочередно Парня и Девку. А потом он перекладывал Девку дальше, к другому, полному еще соску, а Парня перекладывал на Девкин, недовысосанный, но все еще молочный. Потому что Парень был сильный и сосал лучше, помогая себе обеими лапами. А Еврей глядел на него и радовался, и говорил, что так и должно быть на свете, – мужик должен быть всегда сильней и уступать женщине, потому что он – мужик: хоть – человечий, хоть – собачий, не важно, так ведь, Эй? И от него ничем больше не пахло, только душой. Той самой, как тогда…

От выстрелов щенки в кошелке проснулись и заскулили по-голодному. Мертвую суку оттащили в прихожую и положили рядом с телом Ефима Степановича Трошкина, хозяина квартиры. Толстый милиционер нашел тряпку и стал перетягивать тонкому ногу ниже колена, чтобы остановить кровь внизу. Боцман, Грузило и водопроводчик тупо наблюдали за оказанием мер первой помощи пострадавшему блюстителю порядка и думали каждый о своем. Толстый закончил и сказал:

– Сейчас протокол поправлю по факту, как было, и подпишете тогда.

– Слышь, милиция, – задумчиво произнес Боцман, – я одного жиденка серьезно заберу, не в шутку. У Еврея все одно нет никого на наследство. А так – пропадут они. Точно пропадут…

– И я возьму, пожалуй, – тоже задумчиво сказал водопроводчик, – дочка давно собаку просит, а я все не знал, какую лучше. А теперь знаю… – он кивнул в сторону прихожей, – мне такую породу во как по жизни надо. Потому что верная… – Он резанул рукой по горлу.

– На себе не показывай! – оборвал его Грузило. – А вообще, дело говорите… – с готовностью подхватил он разговор. – Беринг перед летом на Кизлярке объявится, мы ему щеняр тогда предъявим, на опознание. Сынов…

– Там девка одна, я видел, когда паковал, – дал дополнительные сведения мент, который был с тряпкой ниже колена.

– Тоже нормально, – обрадовался почему-то Грузило, – для такой верности девка всегда лучше. Где расписаться-то, начальник?..

Портмоне из элефанта

– Вторая хирургия, вторая хирургия! Кушать! – отпечаталось где-то в замутненном сознании.

– Обед, хлопчики! – вдруг отчетливо услышал он сквозь пелену остатков сна и открыл глаза.

Через распахнутую дверь палаты девушка в белом халате, пятясь, вкатывала громыхающую тележку с алюминиевыми столовскими кастрюлями, на которых аляповато белой масляной краской было выведено: «Каша», «Первое», «Для хлеба». Пахнуло знакомым еще по детству запахом – сочетанием кускового хозяйственного мыла, непромытой общепитовской металлической посуды и остатков еды, приготовляемой при обильном использовании главного уничтожителя вкуса – комбижира, хранящегося в холодильных шкафах в виде желтоватых оковалков с заветренными прогорклыми краями. Он улавливал этот запах каждый раз, попадая в зону пищеблоков: пионерлагерного – в детстве, летом, школьного – зимой, и уже потом, через годы – институтского, все пять лет его родной Плехановки. В последующие годы, по мере взросления и продвижения по службе, запах этот постепенно улетучивался, забывался и окончательно исчез из памяти к концу восьмидесятых – когда его совершенно забили и практически свели на нет другие запахи и звуки новой чумовой жизни, свалившиеся на головы и ноздри столичного потребителя. Произошло это сразу же по истечении первой недели после принятия и опубликования закона о кооперации, в 1987-м.