К этому времени он, Юрка, уже надежно и окончательно превратился в Юрия Лазаревича, сорокалетнего заместителя директора магазина «Бытовая химия», что на Можайке, и с нескрываемым удовольствием стал именоваться «господином» вместо обрыдшего всем «товарища». И что уж говорить о нынешних – крутых девяностых, когда запахи его теперешней жизни измерялись и соответствовали уровню генерального директора и председателя совета директоров ЗАО «Торговый дом «Беловежье», в который превратился с его легкой, но и не особенно вороватой руки бывший хозяйственный магазин. К моменту победного, многоходового и хитроумного, но вполне законного овладения Юрием Лазаревичем последним, пятьдесят первым и решающим процентом беловежских акций, ароматная гамма эта состояла уже из устойчивых и характерных запахов, строго определенных жизнью согласно табели об особых, торгово-предпринимательских понятиях и рангах, предполагающих следующую минимальную пахучую потребительскую корзину: запах ксерокса фирмы «Canon» и духов «Палома Пикассо», исходящих от офиса и Лолки-секретарши с ее неудобной несмываемой губной помадой, запах грандчероковской лайки в салоне джипа и особого, чуть-чуть тухловатого, но чистого выхлопа, выбрасываемого дженерал моторсом при сжигании 98-го бензина, смесь запахов «Ультра Юнит Ликуид», которым промывают форсунки в джакузи каждый раз после пятого бурленья перед шестым, и обильно, почти ежедневно выдавливаемого из итальянского тюбика Каринкиного геля фирмы «Суперпластик». И наконец – сумасшедший запах сосен, проникающий в их с Каринкой спальню на втором этаже Барвихинского дома по утрам, и не менее завораживающий – шишечного самоварного дыма, там же, но уже по вечерам…
…Санитарка докатила тележку до середины палаты и объявила:
– А ну, налетай, кто ходячий! Кто не может – не надо. Сама налаживать буду…
– Чего там сегодня, а, теть Марусь? – спросил девушку крайний к окну, с перебинтованной грудью парень. – Чего налаживать-то будешь?
Девушке было на вид лет двадцать пять, не больше, но на «теть Марусь» она не обиделась, а весело ответила:
– Тебе, паралитику, – щи – мудищи полощи, а всем другим, кто толковый пациент, – рассольник и суфле. Как на убой сегодня, перед Днем Победы, наверно, потому что…
Шутка девушки Маруси была явно сомнительного свойства, но назначенный на выздоровление народ не обиделся, а даже, наоборот, хохотнул с подмигом и зашевелился, каждый – в силу собственных послеоперационных возможностей.
Предстартовое обеденное настроение каким-то краем передалось и Юрию Лазаревичу и заставило его окончательно проснуться после затяжного наркоза. Он осмотрелся уже внимательней. Это была стандартная больничная палата на шестерых – лежачих, как он, и прочих – целиком или частично ходячих. В основном все были послеоперационники. В их четырнадцатую старались заваливать, по возможности, тяжелых, кучкуя по диагнозу принципиальной выживаемости, в отличие от пятнадцатой, соседней, – тоже для тяжелых, но при отсутствии какого-либо принципа…
Все кровати были заняты. Он опустил глаза на пол. Драный линолеум, покрывающий поверхность пола, местами переходил из рубцов в задиры, перераставшие, в свою очередь, в полуметровые язвы, из которых выглядывала грязно-серая бетонная стяжка. На одной из таких подкроватных язв покоилась полная почти до краев утка. Юрий Лазаревич повел носом и недовольно поморщился.
– Э, Марусь, а этому-то? – спросил санитарку перебинтованный парень и указал кивком на Юру. – Ему-то чего не ложишь? Он вон проснулся…
– Не положено ему, – повернувшись в направлении кивка, ответила Маруся, – он на питании только с вечера… Он еще свежий, на жидком пока…
– Ну и налей жидкого, – не отставал сердобольный парень, кивнув на этот раз на кастрюлю с рассольником, – супу в смысле…
– Жидкого – это на голой воде значит и таблетках, – со знанием дела раздавая тарелки со вторым, по-научному отреагировала Маруся и, повернувшись снова к Юрию Лазаревичу, обратилась теперь уже непосредственно к нему: – У вас еще не заросло там… Свежий шов, значит. Изнутри… – Она стала половником разливать кисель. – А к вечеру подзатянет немного, и пойдете на довольствие… Как все…
– Хлеба дай еще, дочка, – протянул к ней руку старик с соседней с Юрой койки, – беленького… А то у меня ни одной огурчинки в рассольнике не получилось…
– Он у меня наперечет, дедунь, – тут же нашлась бойкая санитарка, – подушевой: один – белого, один – черного, понял? На! – улыбнулась она ему и протянула ломтик белого. – Кушай на здоровье…
Закончив раздачу, Маруся двинула тележку на выход. Проходя мимо Юрия Лазаревича, на всякий случай сообщила, демонстрируя остальным свою осведомленность:
– А вас, между прочим, милиционер дожидается, из органов прокуратуры, капитан. – Она смешно завела к потолку раскосые глаза и невпопад добавила: – Симпатичный… И жена еще ваша с ним разговаривает… Черненькая такая…