Швеи, работающие по ночам в штопальне под «Верхним ателье», иногда могли настроить радио в комнате на «Би-би-си», когда безмятежная охранница засыпала. Другие новости черпали из газет, тайком пронесенных из административного блока в спальные комнаты. Это была рисковая процедура. Одна участница сопротивления из Штабсгебойде жутко испугалась, когда ее остановила эсэсовка и принялась обыскивать – девушка прятала под платьем газеты, за которые ее могли жестоко наказать. К счастью, кроме карманов никуда лезть не стали, потому что они были набиты грязными, использованными носовыми платками – она была сильно просужена.{330}
Уже мысли о том, что мир за пределами лагеря еще существует, помогали заключенным чувствовать с ним связь, особенно когда доходили вести о поражениях нацистов. Природный оптимизм Брахи подпитывался новостями о потерях немецкой стороны. Она не оставляла надежды, что однажды снова будет свободна.
Также, чудесным образом, у них была связь с семьей и друзьями, не попавшими в лагеря. Этому способствовали некоторые эсэсовцы, не только храбрая сестра Мария.
В лагере Браха встретила юношу, с которым познакомилась в Братиславе до войны. Он служил в словацкой армии, из которой его принудительно перевели в немецкие полка. Детская дружба оказалась сильнее иерархической пропасти между охранником и заключенным. Он согласился отправить письмо ее бабушке с дедушкой в Венгрию. Затем, уехав в отпуск, он отнес записку Эрнсту Рейфу, еврею и другу Брахи по братиславской молодежной группе «Ха-Шомер». Записка была подписана: «Биркенау, июнь 1943 г.». Браха сообщила, что здорова и работает с Катькой: «Я тут уже год и два месяца, но мысли мои всегда только о доме… как же хочется вернуться в прошлое…»{332}
.Поскольку Эрнст Рейф скрывался, его сестра написала ответ, а также приложила поспешно собранную посылку – немного салями, шоколада, других вкусностей. Словацкий охранник пронес ее в лагерь, чему Браха была страшно рада.
Заключенным помогал не только этот охранник. Одна из подруг Ирены из административного блока сшила рубашку из куска «организованной» ткани. В воротник она вшила письмо с описанием происходящего в Освенциме. Эту рубашку вынес из лагеря эсэсовец из Братиславы{333}
. Лилли Копеки и Элла Нойгебауэр, в числе прочих, также периодически могли обмениваться письмами и даже фотографиями с близкими благодаря словацкому эсэсовцу по имени Рудаш. Он попытался предупредить еще свободных братиславских евреев о газовых камерах и отборах, но его никто не слушал. Правда была слишком страшной{334}.Как ни странно, короткий отрезок времени еврейским заключенным было позволено писать письма домой. Им даже выдавали официальные открытки.
Марта Фукс и ее портнихи пользовались этой возможностью.
Марта выяснила, что стало с мужем ее сестры Турулки Лаци Рейхенбергом, братом Ирены. Он сопротивлялся нацистам с другими партизанами. Портниха Манси Бирнбаум написала Эдит Шварц, живущей на Еврейской улице в Братиславе: «Ты даже не представляешь, какая наступает радость, когда приносят почту, и мы получаем весточку от тебя…» Она ни слова не сказала о своих страданиях в Освенциме{335}
.Да и как можно в паре строчек, написанных карандашом, объяснить, что такое Освенцим? Что это за место, где голых женщин привозят на мотоциклах, а потом они шьют одежду эсэсовским женам? Даже если бы в письмах из Освенцима можно было говорить правду, чтобы рассказать ее целиком, рассказать о боли каждого человека и о всех преступлениях нацистов, понадобилось бы бесконечное количество открыток.
Нацисты позволяли переписку не по доброте душевной. Они использовали открытки, чтобы вычислить скрывающихся евреев. Хоть адресом возврата значился
Зная настоящую природу и предназначение Аушвица-Биркенау, авторы писем старательно шифровались. 1 января 1943 года Марта написала близким, предлагая пригласить в гости «госпожу Вигяз[36]
»: «Пусть она всегда будет с вами, это полезная в хозяйстве женщина»{336}.