Портрет

— Смотришь по телевизору все передачи подряд, потом на общестудийной летучке докладываешь, какие хорошие, а какие нет. Ответственное дело.

— У меня нет телевизора, — вздохнул я.

— Что?! — вытаращился на меня Тисловец. — Как это нет?

— И не было никогда. До сих пор я снимал квартиры, а переезжать из одной в другую с телевизором в руках непросто. Они тяжелые, заразы.

Главный редактор обвел меня внимательным взглядом с головы до ног. По этому взгляду я понял, что рановато меня сделали штатным редактором. Надо было еще подержать в стане младших.

— Хорошо, — после паузы сказал Валентин Николаевич. — Что-нибудь придумаем. Так ты, значит, телевизор совсем не смотришь?

— Почему, в гостях смотрю футбол или хоккей.

— Ну-ну… — побарабанил он пальцами по столу. — И откуда ты такой взялся?

— Из Академии наук, — сказал я.

— Иди, — кивнул он.

На следующий день мне в общежитие привезли телевизор «Темп». Это был большой ящик. И тяжелый.

Я подключил его к антенне. К сожалению, телевизор работал.

«Придется обозревать, — подумал я, уставившись в экран, где пели «Песняры». — А так хорошо все начиналось».

Пару недель назад прошла передача про Короткевича, которую похвалили на той самой общестудийной летучке. Даже критик Колонович смотрелся в ней относительно хорошо. Сам же Короткевич был на уровне бога.

— Вот каким должен быть настоящий писатель! — сказала мне Люда Крук. — Может, и тебе удастся что-нибудь написать. Поехали ко мне?

— Поехали.

В этот раз я решил на нее не обижаться. Все-таки она была необычайно красивая молодая женщина.

Я догадывался, что просматривать неделю подряд все передачи республиканского телевидения непросто. Однако в реальности это было мучение. Интересной была одна передача в день, не больше. В остальном же сплошная серость — что детские передачи, что молодежные, не говоря уж про «Сельский час» или «Новости». Чуть интереснее записи спектаклей, однако и они зачастую затянутые. Сказать на летучке все как есть? Нет, на это не способен даже недавний академический сотрудник.

На летучке я что-то похвалил, что-то поругал, и все остались довольны.

— Можешь, если захочешь, — сказал Валентин Николаевич. — А я уже думал, будем прощаться.

По его глазам я понял, что он не шутит.

«Как всё рядом, — подумал я. — Сегодня нежишься в лучах славы, а завтра падаешь в котел с кипятком. Не всё так просто!»

— А ты как думал, — сказал Тисловец. — Это же идеологическое учреждение!

— Нужно поэтов давать не всех подряд, — возразил я. — У некоторых строки не найдешь, не то что стиха.

— Других поэтов у нас нет, — твердо сказал Валентин Николаевич. — Что есть, то и даем. А тебе кто не понравился?

— Все хорошие, — отвернулся я от него.

— Правильно. У поэта Белькевича скоро книга выходит, надо помочь человеку. Хлопцы сейчас все заняты, будешь редактором его передачи.

— Я же прозаик.

— Ничего, справишься. На летучке выступать научился, в стихах тоже разберешься. Не боги горшки обжигают.

Я знал, что поэты ради экономии средств выступали у нас живьем. Ничего сложного в этих передачах не было. Посадил поэта за стол, дал в руки стопку бумаг со стихами и включил видеокамеру. Как-нибудь прочитает написанное, пусть и с запинками.

Впрочем, были у нас поэты, которые шпарили наизусть свои и чужие стихи часами, ни разу не споткнувшись, но не тебе их выдавать в эфир. Белькевичем обойдешься.

И я начал готовить выступление поэта Антона Белькевича.

— Хороший поэт? — спросила Людмила, которую назначили режиссером передачи.

Я пожал плечами.

— Читать хоть может? — не отставала она.

— Не один десяток книг стихов издал, — сказал я.

На самом деле я не знал, сколько книг стихов издал Антон Белькевич. Но разве в этом дело?

— Не в этом, — согласилась Людмила. — Ты сам пишешь стихи?

Я покрутил пальцем возле виска.

— Ладно, ладно, я пошутила, — прильнула она ко мне. — Нужно сделать хорошую передачу на прощанье.

— На какое прощанье? — отступил я на полшага от нее.

— Папа поговорил с ректором института культуры, пойду в преподаватели.

Вот так. Ничего у нас без блата не делается.

— А ты против? — засмеялась она. — О тебе, наверное, тоже кто-то слово замолвил, когда ты переходил сюда из академии.

Я почесал затылок. Считать блатом звонок Жарука Шарпиле насчет меня или не считать?

— Там все подсчитывается, — показала пальцем в небо Людмила. — А для нас с тобой это просто подарок судьбы. Не надо ни от кого прятаться.

Я понял, что у Людмилы относительно меня большие планы. Может быть, излишне большие.

— Время все расставит по местам, — взяла меня за руку Людмила. — Сначала надо передачу в эфир выдать.

Я кивнул. Людмила была умная молодая женщина. И, не исключено, тоже излишне.

8

Антон Белькевич на передачу пришел в лучшем виде: хорошо выбрит, причесан, под галстуком.

«Галстук вообще-то мог бы и не завязывать, — подумал я. — Не все белорусские поэты смотрятся утонченными панами».

— Пусть будет под галстуком, — озабоченно сказала Людмила. — Тебе не кажется, что он нервничает?