Портрет

Едва Зарубин допил чай, как в палате с обходом появился Никодим Петрович в своем неизменном, постоянно выпадающем из глаз пенсне. Он достал из кармана халата трубочку и принялся долго и тщательно слушать Мотины легкие, заставляя то дышать изо всех сил, то не дышать совсем. Потом наступила очередь ребер с казавшимися бесконечными вопросами, где болит, а где нет. И в заключение речь, как и вчера, и позавчера, пошла о сердце. Мотька уже пожалел, что рассказал Никодиму Петровичу о неприятных покалываниях в груди, которых у него отродясь раньше не было.

– Ну что, молодой человек, завтра на выписку. Только никаких тяжелых работ, минимум два-три месяца, а лучше полгода. Я все ограничения подробно опишу и передам с вами. Пока вы тут лежали, на строительстве полноценный медпункт появился, два доктора приехали: терапевт и хирург. Так что под наблюдением будете. Но раз в две недели обязательно ко мне показываться – я об этом тоже напишу.

От последней новости у Мотьки перехватило дух. Еле сдержался, чтоб не заплясать от радости. Теперь раз в две недели можно будет Ревмиру видеть, ничего не придумывая! Вот только как с работой? Разве его отпустят?

– Можете и по выходным приезжать, – словно угадал Мотькины мысли доктор.

– А как же вы? – растерялся Матвей.

– Врач – это особое служение, – в голосе доктора звучали нотки из дореволюционного прошлого. – У болезней выходных нет. К тому же я рядом с больницей живу, в соседнем доме. Всегда на посту, как теперь говорят.

– Доктор, – замялся Мотя, – а можно я сегодня опять…

– В музей? – улыбнулся Никодим Петрович. – Зачастили вы туда, голубчик, зачастили. Чем же наше Потехино внимание привлекло? Историей? Обычный городок провинциальный. Сколько их таких по матушке-Руси разбросано! Я ведь родился в Потехино и всю жизнь прожил. Вы не из наших краев? Где на свет изволили появиться?

– Не знаю, – опустил глаза Зарубин.

– Как так? – не понял доктор.

– Беспризорник я. Ни дома не помню, ни мать с отцом.

– Ладно, голубчик, не расстраивайтесь. Если заинтересовались нашим городком, то спрашивайте. Я не краевед, но основное в Потехино могу вам показать при желании. А в музей сходите, я разрешаю.

– Спасибо, доктор, – засиявшими глазами Мотя посмотрел на Никодима Петровича. – Может, вы знаете? В музее картина есть, где девушка нарисована возле окна. Там еще розы желтые рядом. Вы не знаете про художника? Написано, что Василий Становой.

– Не силен я в живописи, – Никодим Петрович потер указательным пальцем переносицу, – картину тоже не припоминаю. Хотя, позвольте, вроде есть такая. Да-да, точно есть. А насчет художника ничего сказать не могу. Фамилия Становой у нас в городе неизвестная. А в музее спрашивали? Там очень достойные люди служат.

– Девушка, которая нам экскурсию проводила, сказала, что не знает.

– В музее заведующей служит Пульхерия Петровна, подвижница настоящая. Помнится, года три назад приезжали на практику студенты-историки из самой Москвы, так она с ними раскопки кургана в степи за Холминском проводила. Целое событие для нашего городка! Вы, Матвей, к ней обратитесь и от меня поклон передайте – я имею честь лично быть знакомым с нею.

Едва Никодим Петрович закрыл за собой дверь, Зарубин бросился одеваться. Ему как выздоравливающему разрешили не сдавать верхнюю одежду в, как выражалась медсестра, каптерку, а хранить ее в шкафчике на втором этаже.

Музей сегодня работал по графику с утра, и Мотя решил провести там весь день до закрытия. Только на обед быстренько сходить в больницу. Ноги несли его словно паруса, щедро наполняемые попутным ветром. Зарубин распахнул дверь и ощутил ставший таким знакомым и желанным запах музейных комнат. Одной рукой он протянул кассирше деньги за билет, а другой попытался одновременно стянуть с себя стеганку и нахлобучить бахилы.

– Ты, милок, с чего-нибудь одного бы начал, – поучительно отозвалась кассирша. – Это только Юлий Цезарь мог одно, другое, третье и всё сразу, а ты у нас не император пока. Да и здороваться принято в приличных местах.

– Ой, тетя Глаша, простите! Здравствуйте! – насчет Юлия Цезаря Мотя промолчал. О наличии такого римского правителя он со школы, конечно, знал, но что имела в виду кассирша – не понял.

– Зачастил ты к нам, мил человек, – тетя Глаша подвинула на край стола билет и сдачу. – Разориться не боишься? Надо с Пульхерией Петровной обсудить, может, тебя бесплатно пускать велит.

– Тетя Глаша, мне самому с ней позарез встретиться надо. Как ее найти?

– Позарез ему! Словечко какое выбрал, – тетя Глаша шумно отпила чай из блюдечка. – А пошто тебе?

– Ну надо, серьезно, не байда, – зачастил Матвей.

– Не байда… Ты словечки свои бросай. У нас тут учреждение культуры, али тебе невдомек? Небось про картину спрашивать будешь? На втором этаже видел дверь справа, где табличка «служебный вход»? Вот за ней коридорчик имеется, так тебе первая дверь слева. Только постучаться не забудь! – крикнула кассирша вдогонку сорвавшемуся с места Зарубину. – Аккуратнее, бахилы не потеряй по дороге. Иначе сам пол мыть будешь!