И все-таки приходится встать, чтобы подложить в огонь полено. Мне показалось, что я сделал это с диким грохотом, и я извинился перед товарищами за то, что устроил такое землетрясение. Они в ответ засмеялись так понимающе и непринужденно, что было ясно: их слух, обостренный мескалином, как и мой, зафиксировал тот же невообразимый шум. Я прошел в соседнюю комнату, где меня ослепил яркий свет. Добравшись наконец до ванной, я включил там свет и остолбенел, увидев в тазике… человеческого зародыша. Дожили! Вот это номер! Я был поражен. Правда, сюда недавно заходила одна женщина, я с ней почти не знаком, но она казалась такой скромницей. Невероятно! Не могу прийти в себя. Кажется, она пробыла тут довольно долго — теперь я припоминаю, но все же такая порядочная женщина. Наверняка это несчастный случай. Следствие эмоционального потрясения, шока от приема наркотика. Я стоял и смотрел как зачарованный, не двигаясь. По натуре я не очень склонен к решительным действиям. Ладно, надо посмотреть, полностью ли вышел зародыш. Если нет, то она, бедняжка, продолжает мучиться. И ей придется вернуться. Так вот почему она вдруг так разволновалась. Но с ним надо что-то делать. И вот я с отвращением прикасаюсь к мягкой синюшной головке клейкого окровавленного существа. Ну, дела!.. Так он вышел весь или не весь?.. Наконец, чтобы покончить с этим, я беру стоящую в углу палочку и начинаю резкими движениями ворочать туда-сюда маленькое тельце… оно разъезжается и распадается на части. Ого! — я стою, сраженный, будто стал свидетелем еще одного происшествия. И все же несуществующий зародыш был еще тут — отвратительный, посиневший, окровавленный, и хотя тона были выбраны нежные, почти радужные, я их не оценил. Нет, я был ошеломлен. Но я же все понял, когда разворошил его! Конечно, только тот факт, что несколькими минутами раньше он со всей очевидностью был тут, не отменился оттого, что я обнаружил тряпки или размокшую бумагу, хоть это и случилось как нельзя кстати. Я все еще был в подавленном состоянии. Хорошо, допустим, с этим зародышем все выяснилось, но я смутно чувствовал, что если в ванне, в раковине или в цветочной вазе обнаружится еще зародыш или что-нибудь похуже, дело может и не разрешиться так радостно и неожиданно. Мысль не такая дурацкая, как мне тогда показалось. Почувствовав, что я не могу противостоять галлюцинациям и предпочитаю обойтись без них, я быстро вернулся в темную гостиную, где моему внутреннему взору являлись и снова явятся странные цветные картины, но никаких зародышей, ничего на них похожего, ничего действительно страшного.
Раньше я с каким-то трепетом относился к людям, у которых бывают видения. Теперь с этим покончено. Да, эти люди видят, но в каком состоянии? (Являйся им видения, когда они спокойны, это было бы и правда потрясающе, но ведь об этом и речи нет.)
Все сдвинулось, колеблется и грозит воплотиться в реальность, таково зрение и душа человека, когда он — в измененном состоянии… или побывал в нем раньше.
Прошло примерно три недели со времени последнего приема мескалина, когда я как-то вечером решил почитать перед сном труд Керси о галлюцинациях.{128} Неловкое движение — и книжка, которую я хотел бросить на диван, упала на пол, открылась, и передо мной мелькнула прекрасная цветная фотография на вклейке. Я поспешил снова взять книгу в руки и взглянуть еще раз на эти чудесные цвета, выяснить, с чьей картины сделана мельком виденная мной репродукция, которую я теперь непременно узнал бы среди любых других. Листаю книгу. Репродукции нет. Трясу: вдруг в книгу попал посторонний листок. Ничего. Беру ее и просматриваю страницу за страницей, а наутро проверяю еще раз сам и прошу посмотреть другого человека: ничегошеньки.
На слово «галлюцинация» я и ответил галлюцинацией.