Портрет девушки в черном цвете

Нукер перевернул тело женщины. Мертвые черные глаза уставились в вечереющее небо. На губах ведьмы застыла гримаса, хотя кто-то мог бы принять ее за кривую усмешку. Ее руки больше не сжимали амулет на груди. Огромный кристалл потемнел и раскрошился на множество осколков, в которых уже не отражался блеск заходящего солнца.

* * *

Они спустились обратно во двор. Генрих уверенным шагом направился к воротам замка. Там их с Миланом ожидали два велосипеда.

— Надеюсь, Вы не будете против проехаться на велосипедах, Милан? Нам недалеко.

Чех, казалось, сто лет не ездил на двухколесном чуде. Но стоило оттолкнуться, пару раз крутануть педали и его заполнило под забытое детское чувство восторга. Комиссар последовал за бароном по довольно крутой дороге вниз, к маленькому городку, носящему такое же название, как и замок.

Велосипедисты пересекли шоссе и, проехав по нескольким узким улочкам, вырулили за городскую окраину. Милан уже понял куда они направляются, совсем недалеко возвышалось здание достаточно большого, по меркам городка католического костела.

Спутники проехали мимо мрачноватого готического здания церкви и остановились у ворот небольшого кладбища.

— Все Шварцберги похоронены здесь. До середины девятнадцатого века точно все. А потом, потом тоже все. Некоторых привозили сюда издалека.

Велосипеды остались у ворот. Аккуратные надгробия среди зелени деревьев. Люди умершие сто, двести, триста лет тому назад. Фамилии почти не менялись. Поколения, поколения жителей Шварцберга. Некоторые надписи от времени почти стерлись и были неразличимы. Наверняка многие из похороненных были связаны с жизнью баронского гнезда. Целые поколения слуг, воинов, их жен вокруг усыпальницы хозяев.

Они подошли к зданию, возвышавшемуся среди могил с крестами и скульптурными изображениями скорбящих дев и ангелов. Типичная родовая усыпальница. Построенная очень, очень давно и видимо, время от времени перестраиваемая и изменяемая. Широкие темные створки, словно вход в замок, только в миниатюре. Конечно, с изображением распятия, но амулет тоже присутствовал, тонкие линии на полотне двери если приглядеться, превращались в грани камня. А черный металл временами отражал прорвавшиеся сквозь листву стоящих у входа деревьев, подобно сверканью кристалла. Генрих распахнул тяжелые двери, и они вошли. Милан вообразил, что Генрих сейчас зажжет парочку смолистых факелов и они будут спускаться в полутьме вниз по бесконечной каменной лестнице. Но барон просто включил свет. Холодный свет люминесцентных светильников придавал помещению какой-то урбанистический стиль. Внутри все было достаточно просто, без старинных надгробий и изображений. Темно серые каменные плиты на полу. Стены выложенные черным привозным гранитом. И на них большие черные таблички с именами усопших членов семьи Шварцбергов и датами их жизни, видимо служившие одновременно и дверцами. Дверцами, скрывающими, захоронения предков барона.

Табличек было много, но отнюдь не так много, как можно было ожидать, зная тысячелетнюю историю рода. Всего несколько десятков.

— Не удивляйтесь, Милан. Самые старые захоронения не здесь, а в храме. У Генриха-крестоносца там специальный склеп, куда вообще невозможно попасть. Последнее время, члены нашей семьи отошли от традиций, и многие родственники похоронены наверху, на кладбище. Но здесь, здесь все необычно.

Милан прошелся вдоль стены и, еще раз, оглядел таблички с мужскими и женскими именами. Вернее…

— Генрих. Скажите, как может быть, что всех мужчин, захороненных до, подождите ка, до середины девятнадцатого века, зовут, как и вас. Это такая традиция?

— Да, Милан. Это традиция. Мальчики в нашей семье всегда носили имя Генрих. В честь предка, как мне объяснили. Вы обратите внимание на другое. Я это заметил почти сразу.

Чех еще несколько минут молча разглядывал таблички с датами рождения. Потом он обернулся к барону.

— Кажется я начинаю понимать. В каждом поколении один мальчик и его зовут Генрих. Как такое может быть. Чтобы в семье был только один ребенок мужского пола? В пятнадцатом веке.

Генрих с горькой усмешкой рассматривал таблички.

— Милан, один ребенок. В каждом поколении был один ребенок. Мальчик по имени Генрих.

Милан прошелся вдоль стены. Генрих, Генрих, Генрих. Женские имена были разные. И никого умершего в детском возрасте. И еще. Ни одна женщина не пережила своего мужа. Наоборот. Большинство прожило намного меньше. Примерно в возрасте 40–45 лет на женщин рода Шварцберг нападал необъяснимый мор. Конечно были и исключения. Но ни одна не смогла приблизиться к возрасту смерти своего мужа.