Портрет Дориана Грея

— Старик считает, что они ему не по средствам, — рассмеялся Дориан. — Впрочем, к этому времени огни в театре уже гасили, и мне пришлось уйти. Он настойчиво рекомендовал попробовать его сигары. Я отказался. Разумеется, на следующий вечер я пришел снова. Он низко поклонился и назвал меня щедрым покровителем искусства. Личность он, конечно, одиозная, хотя при этом страстный любитель Шекспира. Однажды он горделиво заявил, что все пять раз прогорал исключительно из-за Барда, как он его называет. Кажется, он считает это выдающимся достижением.

— Это и есть достижение, дорогой мой Дориан, величайшее достижение! Многие прогорают из-за того, что слишком вложились в прозу жизни. Обанкротиться из-за поэзии — честь… Когда же ты впервые заговорил с мисс Сибилой Вэйн?

— В третий вечер. Она играла Розалинду. Мне пришлось с ней заговорить. Сначала я бросил ей цветы, и она на меня посмотрела — по крайней мере, я на это надеялся. Старик-еврей был настойчив. Он твердо настроился отвести меня за кулисы, и я уступил. Как странно, что я не хотел с ней знакомиться, правда?

— Нет, ничуть.

— Почему же, дорогой мой Гарри?

— Расскажу как-нибудь в другой раз. Теперь я желаю послушать про девушку.

— Про Сибилу? Она держалась очень мило и застенчиво. Есть в ней что-то детское. Услышав, что я думаю об ее игре, она распахнула глаза в полном удивлении, словно не догадывалась о своем таланте. Пожалуй, мы оба изрядно нервничали. Старик-еврей ухмылялся, маяча в дверях пыльной гримерки, и витиевато разглагольствовал, пока мы стояли и смотрели друг на друга, как дети. Он настойчиво именовал меня милордом, поэтому мне пришлось заверить Сибилу, что я вовсе не лорд. На это она простодушно ответила: «Вы больше похожи на принца. Я буду звать вас Прекрасный Принц».

— Ей-богу, Дориан, мисс Сибила умеет делать комплименты!

— Гарри, ты не понимаешь! Она воспринимает меня в качестве персонажа пьесы. О жизни она не знает совсем ничего. Живет с матерью — увядшей, усталой женщиной, которая в первый вечер сыграла леди Капулетти в каком-то лиловом одеянии и выглядит так, будто знавала лучшие времена.

— Видал я таких актрис. Они вгоняют меня в тоску, — пробормотал лорд Генри, рассматривая свои перстни.

— Еврей хотел рассказать мне ее историю, но я заявил, что меня это не интересует.

— И был совершенно прав! В чужих трагедиях всегда есть нечто безмерно убогое.

— Единственное, что меня интересует, — Сибила. Какое мне дело до ее происхождения? От макушки до пальчиков ног она божественна целиком и полностью! Каждый вечер я хожу смотреть на нее на сцене, и с каждым вечером она становится все прекраснее!

— Полагаю, именно по этой причине ты перестал ужинать со мной. Я думал, у тебя случился роман. Так и вышло, однако я ожидал немного другого.

— Дорогой мой Гарри, каждый день мы с тобой либо обедаем, либо проводим вместе вечер, да и в опере я присоединялся к тебе несколько раз! — воскликнул Дориан Грей, изумленно тараща голубые глаза.

— Ты всегда неприлично опаздываешь.

— Не могу я не ходить на выступления Сибилы, — вскричал он, — даже если она играет всего в одном акте! Мне так не хватает ее присутствия, а когда я думаю об удивительной душе, скрытой ото всех в ее хрупком теле, словно выточенном из слоновой кости, меня охватывает трепет.

— Дориан, ты ведь поужинаешь со мной сегодня?

Он покачал головой.

— Сегодня она Имогена, — ответил юноша, — завтра будет Джульеттой.

— Когда же она Сибила Вэйн?

— Никогда.

— Прими мои поздравления!

— Ты невыносим! Она заключает в себе всех величайших героинь мира! Она больше, чем просто человек! Ты смеешься, а я говорю тебе — она гениальна. Я люблю ее и должен сделать так, чтобы и она полюбила меня. Тебе известны все тайны жизни, расскажи, как вскружить голову Сибиле Вэйн! Я хочу заставить ревновать Ромео. Я хочу, чтобы наш смех слышали все мертвые возлюбленные на свете и грустили. Я хочу, чтобы дыхание нашей страсти разворошило их прах, пробудило его и заставило страдать! Господи, Гарри, я ее просто боготворю!

Во время своей речи Дориан Грей возбужденно метался по комнате. На его щеках горел лихорадочный румянец.

Лорд Генри наблюдал за ним с тайным удовольствием. Насколько Дориан теперь отличался от того застенчивого робкого мальчика, с которым он познакомился в студии Бэзила Холлуорда! Его сущность раскрылась подобно цветку, вспыхнула алым пламенем. Из заветного убежища выползла душа, и навстречу ей вышло желание.

— Что ты предлагаешь? — наконец спросил лорд Генри.

— Я хочу, чтобы ты и Бэзил пошли со мной в театр и посмотрели на ее игру. Я ничуть не боюсь результата. Вы непременно убедитесь в ее гениальности. Потом мы вырвем ее из рук старика-еврея. Она связана с ним контрактом года на три — точнее, на два года и восемь месяцев — с настоящего времени. Разумеется, мне придется ему заплатить. Когда все устроится, я сниму театр в Вест-Энде и поставлю для нее пьесу. Она сведет с ума весь свет точно так же, как свела меня.

— Вряд ли это возможно, мой дорогой мальчик.