Портрет Дориана Грея

А лорд Генри продолжал играть с этой мыслью, словно кошка с мышью, давая полную волю своей фантазии: он то жонглировал ею, по своей прихоти видоизменяя ее, то позволял ей ускользнуть от себя, тотчас же вновь настигая ее, то заставлял ее искриться, украшая радужными блестками своего воображения, то окрылял парадоксами, давая ей взлететь на недосягаемую высоту. И тогда этот хвалебный гимн безрассудствам воспарял к высочайшим вершинам философии, отчего сама философия обретала былую молодость и, увлекаемая безумной музыкой наслаждения, подобная вакханке[17] в залитом вином облачении и в венке из плюща, пускалась в пляс по холмам жизни, насмехаясь над трезвостью медлительного Силена[18]. Прозаические факты повседневности бросались при ее появлении во все стороны, словно потревоженные лесные духи. Ее белые ноги месили виноград в огромной давильне, у которой восседает мудрый Омар Хайям[19], и журчащий сок вскипал вокруг ее обнаженных ног волнами пурпурных пузырьков, стекая затем ручейками красной пены по черным, покатым стенкам чана.

То была вдохновенная импровизация. Лорд Генри чувствовал на себе неотрывный взгляд Дориана Грея, и сознание, что среди присутствующих есть человек, чью душу ему хотелось бы приворожить, придавало его воображению необыкновенную живость, а его остроумию особенный блеск. Его монолог был блестящим, фантастическим, парадоксальным. Он совершенно очаровал свою аудиторию, внимавшую каждому его слову и встречавшую восхищенным смехом особенно удачные места. А Дориан Грей все это время сидел, словно загипнотизированный, вперившись глазами в лорда Генри. По его губам то и дело пробегала зачарованная улыбка, а в потемневших глазах изумление сменялось благоговением.

Внезапно в наполненную фантастическими миражами комнату бесцеремонно вторглась Реальность в образе слуги, доложившего герцогине, что подан ее экипаж. Герцогиня сделала шутливый жест преувеличенного отчаяния и воскликнула:

— Какая досада! Но хочешь не хочешь, а мне пора ехать. Я должна забрать из клуба супруга, а затем отвезти его на какое-то глупейшее собрание в комнатах Уиллиса[20], на котором ему надлежит председательствовать. Если опоздаю, он ужасно рассердится, а я избегаю каких-либо сцен в этой шляпке: уж слишком она воздушная! Одно резкое слово — и от нее ничего не останется. Нет-нет, не удерживайте меня, дорогая Агата. До свидания, лорд Генри! Вы совершенно восхитительны и в то же время вы сущий разрушитель морали. Я, право, не знаю, что думать о ваших теориях. Непременно приезжайте к нам обедать как-нибудь вечером. Скажем, во вторник. Вы никуда не приглашены на вторник?

— Ради вас, герцогиня, я кому угодно готов отказать, — проговорил с поклоном лорд Генри.

— Ах, как это мило с вашей стороны и нехорошо в то же время! — воскликнула герцогиня. — Смотрите же, лорд, приезжайте.

И она, в сопровождении леди Агаты и других дам, величаво выплыла из комнаты.

Когда лорд Генри возвратился на место, к нему подсел мистер Эрскин и проговорил, положив руку ему на плечо:

— Вы говорили так складно, будто читали вслух какую-то книгу. Так почему бы вам не написать ее на самом деле?

— Я слишком люблю читать книги, мистер Эрскин, чтобы самому их писать. Хотя мне действительно хотелось бы написать роман — роман столь же прекрасный, как персидский ковер, и столь же нереальный. Но в Англии читают только газеты, учебники и энциклопедии. Англичане, в отличие от всех других народов, совершенно не ценят прекрасное в литературе.

— Боюсь, тут вы правы, — отозвался мистер Эрскин. — Я и сам когда-то мечтал стать писателем, но давно отказался от этой мысли. А теперь, мой дорогой юный друг, — если мне будет позволено вас так называть, — я хотел бы задать вам один вопрос: вы и в самом деле верите в то, что говорили нам за обедом?

— Я уже и не помню, что говорил, — улыбнулся лорд Генри. — Наверно, это была какая-то чушь?

— Полнейшая чушь. По правде сказать, вы мне кажетесь человеком чрезвычайно опасным, и, если с нашей милой герцогиней стрясется какая-нибудь беда, все мы будем считать виновником прежде всего вас. И тем не менее мне было бы любопытно побеседовать с вами о жизни. Люди моего поколения ужасно скучны. Когда вы почувствуете, что устали от Лондона, приезжайте ко мне в Тредли, и там, за стаканом чудесного бургундского, которое, счастлив сообщить вам, у меня имеется в предостаточном количестве, вы мне подробно изложите свою философию наслаждений.

— С величайшим удовольствием. Сочту за честь побывать у вас в Тредли, где столь радушный хозяин и такая замечательная библиотека.

— Вы ее украсите своим присутствием, — отозвался старый джентльмен с учтивым поклоном. — Ну а теперь пойду попрощаюсь с вашей очаровательной тетушкой. Мне пора отправляться в Атенеум[21], дабы успеть к тому времени, когда мы обычно там собираемся, чтобы сообща подремать.

— В полном составе, мистер Эрскин?

— Да, все сорок человек в сорока креслах. Таким образом мы готовимся стать Английской академией литературы.

Лорд Генри рассмеялся и тоже встал.