Портрет героя

Поздно вечером мрачный сержант Митрофанов, только войдя в дверь, шепчет мне на ухо: «Слушай, поговорить надо!» Я киваю. И тут же приходят мама и дядя Вася. Они веселы и смеются. Я закрываю за ними дверь, а сержант тянет меня на кухню.

— Слушай, я встречаюсь с ней третий раз, а она… все ничего!

— Найди другую.

— Другую-другую… А может, мне она нравится!

Я вспоминаю Чернетича.

— Слушай, Митрофанов, не теряй времени!

— Почему это?

— Ну, мне кажется, что она просто… ну, просто гуляет с тобой.

— Без этого?!

— Вот именно.

— Во дает! Она что, ненормальная?

Он хлопает фуражкой по столу и садится. В коридоре слышен скрип половиц. Мы оборачиваемся. Благоухая какими-то новыми чудовищными духами, по сравнению с которыми «Грезы лета» нашей Кац — просто фимиам, одетая в шелковое платье, с накрашенными до самого носа губами, в берете, с блестящей брошкой и сумкой под мышкой появляется… Дуся!

— Что же это вы без электричества? — поет она, принимая при этом особую позу: выпячивает грудь вперед, а потом делает движение ногами, отчего ее шелковые чулки издают скрип. После этого она, выставив зад так, как будто ожидает укола, с улыбкой смотрит мимо меня на сержанта. — Ох! — говорит она, вдоволь поломавшись. — Я и не представилась!

Отпихнув меня крутым бедром и обдав струей духов (везет мне сегодня!), она подходит к Митрофанову, шурша платьем.

— Я — женщина-химик и ра…

— Сколько вам лет? — твердо и по-солдатски просто перебивает он ее.

— Ну… ну что за вопрос? Ну… тридцать…

— А-а! — разочарованно тянет он.

— Я иду гулять, — не смущается Дуся, — и у меня два билета…

— Митрофанов! — кричит из комнаты дядя Вася.

— Пока! — говорит Дусе сержант и бежит по коридору, топая коваными сапогами.

Дуся стоит, глядя ему вслед, потом резко оборачивается и внезапно спрашивает меня:

— Как ты думаешь, пойдет он со мной?

— Не знаю, — отвечаю я равнодушно. — Когда уйдете из кухни, погасите свет.

В комнате мама листает альбом.

— Ну где же эта фотография? — спрашивает она.

Дядя Вася сидит напротив нее, брат смотрит в пол, а сержант Митрофанов ножом открывает банку датских консервов. Так небрежно, будто бы это пустячное дело, отрезает он прямо в банке ломти мяса и кладет их на свежий черный, так ароматно пахнущий хлеб! Брат шумно вздыхает и втягивает в себя воздух.

— На! — И самый большой бутерброд Митрофанов подает ему.

— Спасибо, — благодарит брат, берет бутерброд своими маленькими пальчиками за края и держит, как тарелку. Он осторожно надкусывает хлеб, и по его лицу я понимаю как он счастлив!

— На! — говорит сержант, беря в руки второй бутерброд, но в этот момент за нашими окнами раздается неестественный, тихий и, на мой взгляд, дурацкий смех, и рука Митрофанова застывает в воздухе.

— Ох! Как я люблю весну! Хи-хи-хи! Ох! Скоро зацветет сирень! Ха-ха-ха!

Брат с набитым ртом, повернувшись к окну, на какое-то время перестает жевать, глотает и говорит:

— Что-то эта дура, наша Дусь…

— Не смей так говорить о взрослых… и вообще о ком бы то ни было! — сердится мама.

А Митрофанов, кажется, так никогда и не даст мне бутерброда, потому что вслед за фразой о сирени следует другая:

— Погулять, что ли? Пойду-ка я в Новодевичий! Хи-хи!

Рука Митрофанова застыла на расстоянии от меня так примерно в полметра. Дядя Вася с интересом смотрит в окно.

— Который час, товарищ майор? — спрашивает противный и сладкий голос Дуси.

— Без десяти девять, — отвечает дядя Вася, глядя на сержанта Митрофанова. А Митрофанов все так же держит бутерброд в руках и почему-то больно наступает мне на ногу. И так стоит какое-то время. Потом его нога поднимается, и он кладет бутерброд на стол!

«Господи! Он что же, так и не даст его мне?!»

Дядя Вася, улыбаясь, наконец-то пододвигает бутерброд ко мне, я благодарю его и впиваюсь в него зубами.

— Ну я пошла, подружки! — опять Дуся.

Я подхожу к окну, желая увидеть подружек, но никого нет, кроме медленно уходящей и щелкающей себя по ногам оборванной веткой Дуси.

— Ты мне не нужен сегодня, — говорит дядя Вася Митрофанову.

Митрофанов, бросив на меня такой взгляд, что кусок застревает у меня в горле, выходит в коридор, я — за ним.

— Слушай! — шепчет он. — Не закрывай сегодня ночью на засов!

— Ладно… А как же рыженькая?

— Ах! Чтоб их вообще всех черт побрал!

— Кого?!

— Девушек ваших московских! Бодягу тянут только! — И он исчезает.

Я уже собираюсь закрыть дверь, но слышу шаги, и круглая голова Славика заглядывает в коридор.

— Вот здорово, что ты дома! — шепчет он, конечно, таинственно. — Важные новости! Высунь голову, но не очень сильно, и посмотри наверх!

Я проделываю то, что он просит, и вижу на лестничной площадке у окна мужчину и женщину.

— Ну и что? Он и она…

— Эх! Век дураком проживешь… — И он шепчет мне на ухо, таща меня на кухню.

— Не может быть!

— Точно. Ни разу не поцеловались, он не тискал ее? Увидишь, его завтра возьмут! — Прищурив глаза, Славик проводит рукой по горлу и щелкает языком. — Ему крышка! И директору — крышка! — Славик протягивает мне мятый-перемятый лист бумаги.

— Это сигнал о нем!

— Что-о?

— Сигнал… Ну, копия, конечно. Все его там качества. И все это уже лежит где надо. Читай!