Портрет кавалера в голубом камзоле

– При чем тут портрет?

– Думаешь, я зря закрыл его ставнями? Я не мог больше на него смотреть. И не мог с ним расстаться! Он поработил меня… подавил мою волю… Он слишком прекрасен, чтобы отказаться от него! И слишком страшен, чтобы показывать его другим. Я погиб, Федя! Погиб в тот самый миг, когда привез его в свою квартиру…

Зубов с трудом поднялся, сделал несколько шагов по направлению к закрытому ставнями полотну. Остальные, не сговариваясь, потянулись за ним. Он привел их на середину галереи и остановился в позе экскурсовода в музейном зале с живописью.

– Похоже на окно, затворенное ставнями, да? – почему-то обратился он к банкиру. – Это и есть окно. Не картина, а именно окно! Окно в бездну… Ты готов заглянуть в бездну, Федя?

Сатин попятился под его пылающим взором, в котором отражалось нечто непостижимое и опасное. Вспыхнувший было в Зубове огонь внезапно погас, сменившись болезненной усталостью.

– Знаете, почему я собрал здесь портреты? – перевел он глаза на Глорию. – Портрет – это лицо вечности. Вы смотрите на нее, она – на вас. Эта дама, тот помещик… вон та юная крестьянка, – люди вне времени. Они существовали, когда нас еще не было… и будут существовать, когда нас не станет. Мы не сможем встретить их на улице или на дружеской пирушке… но они постоянно ждут нас в прохладном сумраке галереи, в обрамлении драгоценных рам. Они пребывают в спокойной готовности к встрече с нами. Их вечная загадка будоражит нашу душу, тогда как мы их совершенно не волнуем. В них есть нечто божественное, а мы – всего лишь жалкие смертные, суетливые и беспокойные, истерзанные сомнениями, подавленные горестями, обманутые любовью… Их глазами смотрит на нас великое невозмутимое ничто… Мы могли быть кем-то из них, но они никогда не станут никем из нас.

Мы текучи, словно река, а они – неподвижны, подобно берегам… Они уже познали и пережили то, что нам только предстоит познать и пережить…

Слова Зубова падали в гулкую тишину зала и рассыпались на сотни осколков, которые торопливо подбирало услужливое эхо. Трое слушателей внимали ему с очарованным безмолвием.

– Этот кавалер в голубом камзоле – истинное исчадие бездны, – добавил он, доставая из-под разорванной рубашки маленький ключик на золотой цепочке. – Он потянет вас за собой! Если вы придетесь ему по вкусу… Берегитесь! Не говорите потом, что я не предупреждал вас…

– Открой же ему лицо, Валера! – взмолился Сатин, изнывая от нетерпения. – Я его не боюсь! Я, кажется, родился ради этого мгновения!

Они оба забыли обо всем, кроме загадочного полотна.

– Открывай, Валера… – простонал банкир.

Но Зубов не спешил исполнять его просьбу.

– Ты спрашивал, зачем я убил Полину?

– Да… но это потом…

– Некоторые вещи не стоит откладывать, дружище, – усмехнулся Зубов.

Лавров и Глория только переглядывались, наблюдая за напряженным диалогом бывших партнеров по бизнесу. Хозяин дома будто бы перестал замечать всех, кроме Сатина.

– Я не хотел умирать, Федя, – сказал он с отрешенным выражением, будто не о себе, а о каком-то другом человеке. – И поэтому убил Полину. Я надеялся таким образом избежать смерти. Позорной смерти.

– Не понял…

Зубов поднял глаза на ставни. По замысловатой деревянной резьбе пробегали смутные отблески. Это за окнами, светя фарами, проехала по проселку машина.

– Шекспир вложил в уста Клеопатры слова, под которыми я готов подписаться, – спокойно вымолвил он. – «Велик же тот, кто волею своей все оборвал; кто обуздал случайность…» Жаль, тебе не довелось услышать, с какой страстью, с какой внутренней силой произносила их со сцены Полина. Ты много потерял, Федя…

– На что ты намекаешь? – недоумевал банкир.

– Я желал бы повторить вслед за Антонием: «Я умираю не позорной смертью!» Увы, судьба посмеялась надо мной. Я не сумел перехитрить ее! Подумать только, несчастный воришка, стащивший крышку канализационного люка, в который угодил колесом мой «лексус», послужил неумолимому фатуму. Какая безделица порой выступает гарантом его приговора! Я жив. Ну что, ты рад?

Последнюю фразу он адресовал портрету, невидимому за ставнями. Тот ответил гробовым молчанием.

– Он показал мне мою кончину, – тоном безумца сообщил Зубов. – Я с ужасом узнал, что любимая женщина изменит мне… а я не переживу известия об ее измене. Умру от инфаркта! Презренная, подлая смерть сразит меня «благодаря» той, которую я возвысил, которую обожал, которой безмерно восхищался! Мог ли я допустить подобное? Я не стал дожидаться гнусной развязки… Я решил все оборвать. До того, как Полина изменит мне. Я бросил вызов року! Да, это я отравил ее. Я не был уверен, выпьет чай именно она или гибель настигнет другую…

– Например, Тамару Наримову, – вклинился со своей репликой Лавров. – Вы наверняка знали, что иногда она нарочно выпивала чай, приготовленный для ведущей актрисы.