Портрет кавалера в голубом камзоле

В огромных пустых комнатах гуляли сквозняки и раздавались гулкие шаги солдат, таскающих сундуки на второй этаж. Все двери были распахнуты. Сатин услышал быструю французскую речь, женские голоса и стук железа. Он прибавил шагу.

Представшая перед ним картина огорчила и одновременно не могла не рассмешить. Артисты выглядели ничем не лучше мнимого «гувернера», – на улице их легко можно было бы принять за шайку бродяг. Мужчины – в потертых сюртуках с дырявыми рукавами, коротких плащах, треуголках и лаптях. Некоторые были без панталон и босы. Женщины и того хуже.

Высокий худой артист в грязных обносках остервенело вскрывал один из сундуков, солдат помогал ему прикладом ружья. Дамы кучкой жались в углу, настороженно следя за их действиями. Поглощенные нетерпеливым ожиданием, они не обратили внимания на вошедшего. Солдаты же посчитали оборванца членом труппы.

– Его сиятельство граф Дюма прислал вам одежду, – объяснял второй солдат, сняв кивер[26] и отирая выступивший пот. – Эти сундуки хранились в подземельях Кремля. В них – придворные платья московских бояр.

Из угла выступила женщина в красной душегрейке и чалме с облезлым пером. По-видимому, сама мадам Бюрсей.

– Граф надеется, что вскорости вы порадуете императора увлекательным представлением, достойным победителей! – с фальшивым пафосом воскликнула она, обращаясь к труппе. – Да здравствует Наполеон!

Солдаты одобрительно заулыбались.

Сатин не поверил своим ушам. Придворные одежды бояр раздают лицедеям? Иноземцам без роду, без племени?

Между тем крышку сундука наконец открыли, и артисты, галдя и толкаясь, кинулись разбирать шитые серебром и золотом кафтаны и старинные роброны[27] боярских жен…

Завязалась драка. «Трагик» сцепился с «первым любовником», отнимая у того блестящий наряд. «Благородный отец» без сапог пытался их разнимать. Полуголые дамы визжали от жадности и восторга.

Солдаты хохотали с возгласами:

– Всем хватит! Всем хватит!

Внесли следующий сундук, и артисты бросились делить добычу.

Сатин, несмотря на двухлетнюю разлуку, сразу узнал госпожу Арне. Она держалась в стороне, так как не являлась артисткой и, следовательно, не имела прав на роскошные вещи.

Во всеобщем шуме и суете он подошел к ней, наклонился и прошептал:

– Жюли! Я по-прежнему твой! Выйдем в другую комнату…