Портрет королевского палача

Я знаю своего мужа – он не трус и весьма реалистический человек. Однако мне показалось, что нынче я физически увидела, как сошла с его лица тень давней, тщательно скрываемой от меня тревоги. Наконец-то канула в прошлое та стародавняя и непостижимая история о дневнике Шарлотты Лепелетье и маниакальном желании «итальянки-цыганки-еврейки», футуристки Арлезианки, поэтессы Елены Феррари, чекистки Ольги Голубовской завладеть им! Не раз и не два возникала эта женщина, похожая на зловещую тень, поперек нашего пути, и хоть Максим не любит говорить об этом, я не могу удержаться, чтобы не похвалиться: скорее всего, тогда, в Константинополе, я оказалась права. Мои опасения, что именно Елена Феррари была причастна к потоплению яхты генерала Врангеля «Лукулл», имели под собой веские основания. Между прочим, косвенное подтверждение этому мы получили в 1922 году в Берлине. Мы были там проездом, буквально с вокзала на вокзал. Нас встречал и проводил для нас экскурсию по городу поэт Ходкевич, давний знакомый Максима: некогда Ходкевич и его жена Инна были дружны с Асей Мансуровой-Борисоглебской. И Ходкевич обмолвился, что несколько раз видел в литературных кружках Берлина некую особу, которая напомнила ему Петербург и то кипение литературных страстей, которое царило в столице еще до революции. Кажется, он встречал эту особу среди футуристов. Однако стихи ее были слабы, и она очень скоро оставила увлечение поэзией и обратилась к политическим забавам. Ходкевич не мог вспомнить ее имя, да и она явно не горела желанием возобновить старинное знакомство здесь, в Берлине.

– Во всем ее облике, – рассказывал Ходкевич, – было нечто зловещее, хотя она очень хороша собой (правда, по-декадентски тоща, просто-таки измождена!), и одета прекрасно, совершенно по-европейски, и выглядела вполне респектабельно. Как-то раз на одном из наших сборищ появился сам Горький, который в те годы обитал большей частью в Саарове под Берлином. Тогда он находился в полном отчуждении от большевизма. На мелькнувшую в поле его зрения брюнетку, бывшую футуристку, он посмотрел с отвращением. И когда Ходкевич с восторгом отозвался о ее загадочности и внешности, Горький неприязненно сказал:

– Вы с ней поосторожнее. Она на большевиков работает. Служит у них. Темная птица. Она в Константинополе протаранила белогвардейскую яхту!

Ходкевич, всегда стоявший далеко от белого фронта, ничего не слыхал про катастрофу на «Лукулле». Однако он моментально заметил, как изменились при его рассказе мы с Максимом. Я не смогла удержаться от того, чтобы не начать озираться с ужасом, как будто зловещая Елена Феррари уже стояла у меня за спиной, выставив свой маленький черный «Бульдог». Максим тоже выглядел встревоженным. Мы несколько успокоились, только когда Ходкевич сказал, что этой особы не видно вот уже три месяца, вполне может статься, что она покинула Берлин.

И вот теперь мы узнали, что она покинула не только Берлин, но и этот мир. Революция, которой она отдала себя, пожрала ее!

Ну что ж… я не могу сказать ничего, кроме – слава богу.

Слава богу!

С тех пор прошло пять лет. Чужбина – не родина, но мы постепенно привыкаем к этой жизни. Наши дети говорят по-французски так же хорошо, как и по-русски… впрочем, и мы с Максимом уже давно освоили этот язык, который некогда казался нам непостижимым. Из чисто исследовательского интереса я даже прочла дневник Шарлотты Лепелетье.

Во всей нынешней нашей жизни есть толика безумия. Думаю, им заразила нас, словно смертельным вирусом, обезумевшая Россия. И уж Елена-то Феррари, с ее жесткостью, с ее маниакальным упорством и стремлением к цели, определенно была душевнобольная. Мне приятно думать, что, попадись ей все же когда-нибудь в руки дневник Шарлотты и Луизы-Сюзанны Лепелетье, это окончательно свело бы ее с ума. Говорят, маньяки не способны пережить крушение своих надежд. Каково было бы Елене Феррари узнать, что в дневнике Лепелетье нет ни одного слова, которое указывало бы на место нахождения пропавшей картины Давида!

Ни единого слова. Я убеждена: эту картину невозможно отыскать. Ее никто никогда не найдет!

Разве что совершенно случайно.

Наши дни, аэропорт Франкфурта-на-Майне. Валентина Макарова