Портрет леди

Если было что-то неловкое в обстоятельствах визита лорда Уорбартона или в его объявлении об отъезде, то наружу это не вышло. Лорд говорил о своем волнении, но никак не проявил его, и Изабелла видела: раз уж он решил отступить, то сделает это безупречным образом. Она была очень рада за него. Лорд ей нравился, и она желала ему с успехом вынести это испытание. Это не могло быть иначе – просто потому, что лорд был человеком успешным по своему факту рождения, и Озмонд ничего тут не мог поделать. В голове Изабеллы же все это время шла сложная двойная работа мысли. Она слушала лорда Уорбартона, отвечала ему, более-менее удачно прочла все то, что он хотел сказать между строк, и представляла, как бы он говорил все это, если бы был с ней наедине. Одновременно она очень ясно представляла себе ощущения Озмонда. Ей было почти жаль его. Он испытывал острую боль утраты, которую нельзя было облегчить проклятиями. На его глазах его страстная мечта превращалась в дым, а ему приходилось сидеть и улыбаться! Озмонда невозможно было упрекнуть в том, что его улыбка была чересчур яркой, и, разговаривая с Уорбартоном, ему удавалось сохранить на своем умном лице хладнокровное выражение. Собственно, его главный талант и состоял в том, что он в любой момент оставался неуязвим, – и точно так же сейчас он ничем не выдал своего разочарования. Чем более страстным было его желание, тем менее кто-либо мог прочесть это на его лице – в этом был весь Озмонд. Он с самого начала настроился заполучить лорда Уорбартона в зятья, но никогда не позволял прочесть на своем лице нетерпение и обращался с английским пэром, как с любым другим человеком, – с таким видом, будто проявляет к нему интерес только ради его, а никак не собственного удовольствия. Озмонд ни за что не позволил бы своей ярости – ярости от того, что такая блестящая возможность была упущена, – вырваться наружу. Изабелла была в этом уверена, и, как ни странно, ей это принесло удовлетворение. Она желала, чтобы лорд Уорбартон был триумфатором, и в то же время – чтобы Озмонд при этом выглядел достойно.

Озмонд и впрямь был достоин восхищения. Он, как и гость, имел привычку, вошедшую «в плоть и кровь». Это, однако, не была привычка к успеху, как у лорда Уорбартона, – а привычка ничего не предпринимать для того, чтобы успеха достигнуть. Откинувшись на спинку кресла, рассеянно слушая дружеские предложения и сдержанные объяснения лорда – было вполне естественно предположить, что они предназначались главным образом его супруге, – Озмонд испытывал удовлетворение по крайней мере от того (а что ему еще оставалось?), с каким достоинством воспринял он новость, и как его равнодушный вид – единственно возможный в данный момент – доказывал его абсолютную свободу от каких бы то ни было притязаний. Происходящее требовало вести себя так, словно отъезд гостя совершенно его, Озмонда, не касался. Лорд, со своей стороны, превосходно справился с ситуацией, но игра Озмонда была ничуть не хуже и выглядела совершенной. К тому же положение лорда Уорбартона было более простым – отбытие из Рима домой было вполне естественным. Он не брал на себя никаких обязательств и поэтому не мог скомпрометировать себя – честь его была безупречна. Озмонд внешне не проявил особого интереса ни к предложению приехать в Англию, ни к высказанной гостем мысли, что Пэнси эта поездка может оказаться очень полезной. Он пробормотал что-то в знак признательности, но предоставил право Изабелле сказать, что подобное мероприятие требовало серьезных размышлений. И, произнося эти слова, Изабелла совершенно ясно представила себе, какая перспектива открылась сейчас в воображении мужа. И в центре ее находилась Пэнси.

Лорд Уорбартон попросил предоставить ему возможность попрощаться с девушкой, но ни Изабелла, ни Озмонд даже не пошевелились, чтобы послать за ней. Гость всячески старался показать, что его визит будет коротким – он сел не в кресло, а на стул и все время держал шляпу в руках.

Но время шло, а лорд все не уходил. Изабелла спрашивала себя, чего он ждал – не встречи же с Пэнси, ей казалось, что для него предпочтительней было с Пэнси как раз и не встречаться. Конечно, ему захотелось остаться наедине с ней, Изабеллой, – он хотел ей что-то сказать наедине. Изабелла не имела большого желания выслушивать его, поскольку боялась объяснений, – она могла совершенно спокойно обойтись без них. Наконец Озмонд поднялся – с видом воспитанного человека, который понял, что столь упорно чего-то ждущий гость хотел остаться наедине с дамами.

– До обеда мне нужно написать письмо, – сказал он. – Прошу прощения. Я посмотрю, не занята ли дочь, и пришлю ее сюда. Если приедете в Рим, мы всегда вам рады. О поездке в Англию с вами поговорит моя жена – она сама решает подобные вопросы.