Портрет Лукреции

— Загородное поместье у реки, очень красивое, в форме звезды. Оттуда и название. Ребенком я проводил там много времени. Отец брал меня покататься на лошадях и поохотиться. Я подумал, вам понравится. Смена обстановки, свежий деревенский воздух.

— Но… — Лукреция не знает, как выразить свое несогласие. — …как Эмилия узнает, куда ехать? Я ей сказала, что мы едем в delizia, а не…

— Эмилия?

— Моя служанка.

— Которой я велел остаться?

— Нет, другая. Я привезла ее из Флоренции. Она должна была поехать за нами, а…

— Не тревожьтесь. Ее проводят к нам… — Альфонсо отмахивается рукой в перчатке. — Вот оно! Видите? Вот луч звезды.

Среди густой сети голых ветвей Лукреция видит кусок высокой, темной стены, острой, как наконечник копья. Глухое место — и вдруг геометрическое здание… Больше всего оно похоже на castello Альфонсо: та же череда изогнутых аркой зубчатых стен. Словно часть castello откололи, перевезли и оставили здесь, среди деревьев.

— Выглядит… — она ищет подходящие слова: не слишком-то хочется ругать дорогое мужу место, — …внушительно. Похоже на крепость или…

— Умница, — улыбается Альфонсо. — Когда-то давно здесь была крепость, здесь следили за речным сообщением.

Он подгоняет лошадь. Они едут к fortezza и по очереди пересекают мост.

Одна картина поверх другой

Fortezza, неподалеку от Бондено, 1561 год

Лукреция проходит мимо своего портрета в пустом зале. Слышно, как во дворе Альфонсо и Леонелло прощаются с Бальдассаре, желают ему счастливого пути обратно в Феррару. Лукреция медленно преодолевает ступеньку за ступенькой и вваливается в свои покои. Эмилия поддерживает ее за запястье и увещевает: не надо было ей спускаться, ни в коем случае, следовало лежать в кровати.

Лукреция не обращает внимания. Садится за письменный стол, кладет голову на руку и сбоку смотрит на вчерашние наброски. Вблизи они открываются ей под другим углом. Неужели это она нарисовала мулицу, единорога? Чем они ее так впечатлили? Уже не вспомнить. Теперь они превратились в ничто, просто линии на бумаге.

Лукреция закрывает глаза. Эмилия суетится, накидывает на нее плед, уговаривает прилечь, отдохнуть.

Лукреция открывает глаза и видит меловые штрихи, заднее копыто мула, деревянную поверхность стола, его текстуру, узелки и колечки узора, гаснущий свет из узкого окна, безвольно лежащую возле пера руку со скрюченными пальцами, кольцо с крохотным лунным камнем, кружевную манжету.

— Идите спать, — уговаривает Эмилия. — Я вам помогу.

Лукреция качает головой, и шпильки забавно стучат о стол. Рука с кольцом и манжетой двигается к штифту, сжимает его пальцами. Поднявшись, верхушка штифта ложится между большим и указательным пальцем. Кончик направлен на лист бумаги, проводит прямую линию, загибает на конце. Ниже рисует вторую линию и соединяет с первой. Снова и снова рисует нисходящие линии: четыре сильные лапы в движении, бегут во весь опор. Рука Лукреции намечает выразительную морду, сложный узор на боках зверя. На первый взгляд узор похож на полосы или прутья решетки, но для Лукреции это камуфляж. К животному на картине вскоре добавляется густая, пышная зелень, лианы, множество цветов, и яркий мех сливается с джунглями среди узоров и линий.

— Очень красиво! — Эмилия заглядывает ей через плечо. — Леопард?

Лукреция качает головой, так и не подняв ее с руки.

— Как хорошо получилось! Но вам все равно нужно…

— Центр триптиха[60], — бормочет Лукреция в стол.

— М-м-м? — Эмилия развязывает шнуровку на горле Лукреции, снимает с плеч меха и шали.

— Теперь уже не закончу… — Рука Лукреции вяло падает, штифт вываливается на стол, лист бумаги сам сворачивается в трубочку, и тигр пропадает. — Триптиха не будет.

Эмилия не слушает. Она помогает Лукреции встать, и боль в голове резко усиливается, сжимает ее тисками, выдавливает пальцами глаза, вцепляется в мышцы от плеча до шеи. Кровь отливает от лица, плеч и легких, почему-то скапливается в ногах. Лукреция хватается за столбик кровати, чтобы не упасть.

Эмилия снимает с нее платье, корсаж, рукава, мягко журит ее; говорит, что проветрила и нагрела постель, укладывает туда Лукрецию и накрывает одеялом.

Как холодно, холодно, никогда еще она так не мерзла! Ноги немеют, пальцы превращаются в лед. В груди хрипит и скрежещет, зубы отбивают дробь. Во всех суставах и подвижных частях тела поселилась мучительная тянущая боль: кажется, Лукреция никогда уже не встанет.

Эмилия накрывает ее одеялами и плащами, но озноб не проходит. Служанка задергивает занавески, разводит огонь. В конце концов она ложится рядом с госпожой, трет ее ступни своими, дует на сжатые руки в бесплодной попытке согреть.

— Ну, ну, — шепотом утешает Эмилия. — Все будет хорошо.

Лукреция отворачивается к стене, крепко стиснув челюсти. Отчаяние захлестывает ее и наполняет до краев.

— Нет, — выдавливает она сквозь сжатые зубы. — Не будет. Я умру здесь…

— Не говорите так!

— Я никогда больше не увижу Флоренцию.