Портрет Лукреции

— И не надевай scuffia[46]. Сегодня слишком жарко. Заплети волосы в косу, только не туго, и не закалывай, пусть лежат на спине.

Эмилия открывает было рот, но решает смолчать. Берет щетку и гребни, разделяет волосы на пряди.

— Женщинам разрешено не покрывать голову в первый год замужества. — Лукреция поднимает подбородок и с вызовом глядит на собственное отражение: дескать, попробуй поспорь.

— Да, мадам.

— Так мне сказал герцог. Феррарский обычай.

— Да, мадам.

— Мы уже не во Флоренции.

— Верно, мадам.

Они встречаются взглядами в зеркале; Эмилия едва удерживается от улыбки, и Лукреция прыскает.

— Уж не знаю, что скажет ваша матушка, — невнятно мычит Эмилия с полным ртом шпилек.

— Ее здесь нет.

— Тоже верно.

Лукреция наблюдает за собой и Эмилией в зеркале.

— У нас похожие волосы, не находишь?

Эмилия пожимает плечами.

— У вашей светлости волосы рыжее и красивее. И намного длиннее. Мой отец был солдатом из Швейцарии, мама сказала, волосами я пошла в него.

— Хороший был человек?

— Я его не знала, мадам.

Лукреция вспоминает швейцарских стражников — рослых, широкоплечих мужчин с голубыми глазами — и их казармы в подвале палаццо.

— А почему я до свадьбы не видела тебя в палаццо? — удивляется Лукреция, вертя в руках шпильку.

Эмилия на миг замирает и принимается расчесывать с удвоенным усердием.

— Не знаю, мадам.

— Ты прислуживала в другом месте?

Эмилия удивленно вскидывает голову.

— Нет-нет, я родилась в палаццо. Я прожила там всю жизнь.

— А почему мы никогда не пересекались?

Эмилия дважды проводит щеткой по пряди, прежде чем ответить.

— Я вас частенько видела, мадам, — осторожно выбирает она слова, — когда вы были еще малышкой. Вы, наверное, и не помните. И когда повзрослели, я вас иногда встречала. Мы с мамой прислуживали на нижних этажах, редко попадались вам на глаза.

— А где прислуживает твоя мама?

— На кухне.

Лукреция отвлекается от шпилек и поднимает глаза на камеристку, удивленная ее уклончивым ответом. Красивое, но изувеченное личико Эмилии непроницаемо, словно ставнями закрыто.

— Так твоя мама?.. — нерешительно продолжает Лукреция.

— Она умерла, мадам.

— О, мне очень жаль, Эмилия! Я…

— Три месяца назад.

— Упокой Господь ее душу.

— Спасибо, мадам. Я… Она… — Эмилия хмурится, закусывает губу и скороговоркой выпаливает: — Моя мама вас любила. Когда София попросила меня стать из простой служанки вашей камеристкой, мама очень обрадовалась. Ей приятно было… что я буду при вас.

— Твоя мама меня любила?..

— Да… Она… — Эмилия снова мешкает. — София не рассказывала?

— О чем?

— Моя мама была… вашей balia. Молочной матерью. Вы не знали?

— Нет! — изумляется Лукреция. — Я помнила женщину, но никто не говорил… Прости, я и не догадывалась! Так ты моя…

Эмилия улыбается и отточенным движением разделяет волосы Лукреции на три пряди.

— Я года на два старше вас. Помню вас еще маленькой. Я с вами играла. Мы были вместе, когда я… — Эмилия показывает на шрам. — Поранилась.

— Как это произошло?

— Мы с вами играли в прятки. Нам запретили бегать у огня. Мы уронили котел с кипятком. Еще бы вот столько, и на вас попало. — Эмилия приблизила большой палец к указательному, оставив чуточку места. — Вы так закричали, будто сами обожглись, и обняли меня крепко-крепко.

— Эмилия, какой ужас! Я…

Камеристка грустно улыбается.

— Уж лучше я, чем вы.

— Ну нет, лучше никто.

— Да, но раз так вышло, то хорошо, что изуродовало меня, а не вас.

Обе умолкают. Лукреции отчаянно хочется возразить, она пытается вспомнить тот случай — игру в прятки, звон упавшего на пол котла, кипяток и пар.

Эмилия продолжает:

— Потом, когда вы подросли, уже заговорили и ходить начали, София вас утаскивала на кухню.

— Утаскивала? Зачем?

— Вас тогда переселили в детскую. Вы все плакали и плакали, и никто вас не мог успокоить, только… — Испугавшись, Эмилия добавляет: — При всем уважении к вашей матушке, то есть ее высочеству… Мадам, поймите, я ничего дурного не имела в виду…

— Рассказывай, я не обиделась. Почему София меня утаскивала?

— Ну, она приводила вас на кухню. Вы плакали да плакали, а при виде моей мамы сразу улыбались и на ручки просились, а на глазах еще слезы не высохли! Все смеялись. Я вас учила прятаться под стол, мама давала нам котлы и ложки, и мы баловались с мукой. А иногда…

Чудесный рассказ прерывает открытая дверь — ее настежь распахивает Альфонсо; его лицо скрыто под тенью мягкой шляпы.

— Готовы?

Эмилия вздрагивает, роняет щетку и тянется за ней, почтительно склонив голову.

— Почти, ваша светлость.

— Уже иду. — Лукреция успокаивает мужа взглядом: пусть идет, а Эмилия закончит прическу.

— Я вам кое-что приготовил, — манит он. — Приходите побыстрее.

Альфонсо разворачивается и уходит прочь по коридору.

Эмилия наклоняется к Лукреции.

— Я слышала, при дворе не все ладно, — шепчет камеристка.

— Во Флоренции?

— Нет, мадам. В Ферраре.

Лукреция поворачивается на стуле.

— Не все ладно? Что ты слышала?

Эмилия косится на открытую дверь — вдруг Альфонсо подслушивает?