Портрет Лукреции

— Возможно, я неясно выразился. — Альфонсо поднимается и встает за стул Лукреции. — Это не входит в обязанности моей жены, моей герцогини.

— Понимаю.

Он кладет руки ей на плечи.

— У моей жены… — Альфонсо наклоняется и на каждом слове целует ее под ушком, — …совсем другое предназначение. Надеюсь, скоро она его выполнит.

Страх переполняет ее, как снег — лощину, наметает огромные незримые сугробы. Лукреция окидывает взглядом еду на столе: запеченное мясо, открытые миндальные пироги, молочный пудинг, разрезанные пополам абрикосы, начиненные творожным сыром, жаренные в масле бутоны цветов…

— Хотите чего-нибудь? — спрашивает она. — Нагуляли аппетит?

— Не к еде, — шепчет Альфонсо. — Идемте со мной.

Жизнь в delizia дает Лукреции полную свободу днем, но очень требовательна к ночи: с наступлением темноты Лукреции нужно покоряться и отдаваться, вверять себя в руки мужчины, дарить ему допуск и доступ к своему телу — и так каждую ночь без исключения. Он одержим одним стремлением — произвести на свет наследника, продолжить род. И, как всегда, непоколебим в своей решимости.

По ночам Альфонсо меняется до неузнаваемости. Переступив порог спальни, он вместе с одеждой сбрасывает личину герцога. Ему нравится откидывать с Лукреции одеяло и любоваться ею. Воздух касается обнаженной кожи, и Лукреция подавляет дрожь. Нельзя ежиться от смущения, прикрываться руками или закрывать глаза: мужу это не по душе. И потом, он больше не тот Альфонсо, что ужинал с ней за длинным столом. Ночной Альфонсо сбрасывает маску и становится существом из мифов — сплошь кожа да жилы, удивительно густая поросль волос; речное божество, морское чудовище из реки По, что вьется лентой по долине. Приняв человеческий облик, он проникает в спальню Лукреции, в постель, скользит под одеяло и сжимает ее перепончатыми пальцами, трется чешуйчатой кожей о ее кожу, овладевает Лукрецией с силой, приобретенной в долгой борьбе с морскими течениями; прикрытые волосами жабры на его шее пульсируют, жадно вдыхая земной воздух.

Теперь можно закрыть глаза: Альфонсо вступил в такое состояние, когда он и с ней, и бесконечно от нее далек. Нет, его присутствие ощущаешь остро, только разум его где-то блуждает. Лукреция нет-нет забудется и откроет глаза, и видит над собой до нелепости искаженное лицо — яростное, решительное, с выражением неутолимой потребности. Лукреция давно забыта. Ей остается лишь ждать, считать минуты. Речной бог исполняет ночной ритуал, упорно ищет утоления загадочного желания, острой тяги к слиянию с человеком; он вторгается толчками, словно хочет оставить в Лукреции свою метку; речная влага просачивается сквозь его кожу и капает на Лукрецию, будто в его теле бушуют илистые воды, и он хочет передать их Лукреции — и тогда она станет, подобно ему, морским созданием, русалкой.

Она научилась правильно дышать, расслаблять мышцы, вдавливаться посильнее в перину, чтобы не прижиматься так тесно к Альфонсо, не вздрагивать от прикосновения его руки или другой части тела. Оказывается, Изабелла не обманывала: со временем уже не так больно, а еще ему не нравится, когда она лежит неподвижно, отрешившись от происходящего. Он куда довольнее и заканчивает быстрее, если она повторяет его движения, улыбается, когда улыбается он, тяжело дышит, когда тяжело дышит он, и смотрит ему в глаза.

В такие минуты она может стать кем угодно.

Однако она не кто угодно. Она жена Альфонсо, отдана в его власть отцом и католической церковью. Она заняла место умершей сестры. Она связывает герцогство Тосканы и герцогство Феррары и родит наследников, претендующих на обе провинции, на оба дома. Такова плата за вольготную жизнь в delizia.

Но так будет не всегда. Нельзя жить в delizia вечно. Вскоре Альфонсо придется уехать в Феррару, и она поедет с ним, поселится в castello с матерью и сестрами мужа. Лукреция не представляла, как ее встретят, как отнесется к ней семья Альфонсо — приветливо или холодно, а то и с подозрением; не знала, каким окажется двор — гостеприимным или полным интриг и разногласий. Сказочная delizia, увы, лишь временная радость. Совсем скоро они навсегда переедут в Феррару; замужняя жизнь начнется по-настоящему, и Лукреция приступит к обязанностям герцогини.

А еще ей предстоит беременность. Может, она уже наступила.

Эта мысль живет в ней, как медная пуговица, которую она еще ребенком проглотила на спор (Мария с Изабеллой заставили) и больше не видела. Она вспоминает, как разбухало и уменьшалось тело матери под одеждой, разбухало и уменьшалось, снова и снова; как многочисленные беременности ослабили маме спину, и лекарь прописал ей железный корсет. La Fecundissima. Еще Лукреция вспоминает женщин, умерших в родах, и как исчезают многочисленные кузины, тетушки и жены придворных господ, и говорят о них только шепотом, а в часовне молятся за упокой их душ. Неужто Лукрецию постигнет такая судьба? Или она окажется из везучих и будет любоваться, как взрослеют дети?