Портрет моего мужа

– Боюсь, – Ирма слизнула капельку темного соуса с ножа. – Я спешу недостаточно… жизнь непредсказуема… а еще… в голову Мара приходят странные идеи…

Ее взгляд задержался на мне, не обещая ничего хорошего.

Я выдержала.

И улыбнулась. Робко так, виновато… я-прошлая знала толк в виноватых улыбках.

– И не говори, что ты не чувствуешь…

Лайма побледнела, но с собой справилась, ровно затем, чтобы спросить:

– Раз уж семья воссоединилась… могу я узнать, когда возвращается дорогой дядюшка?

– Завтра.

…дорогой дядюшка, который если и приходился родственником кому-то из Ильдисов, то настолько далеким, что вспоминать об этом родстве было бы глупо.

Он был молод.

И отвратительно хорош собой.

– Дядюшка Юргис! – Лайма коснулась губами смуглой щеки. – Как мы рады вашему возвращению…

Он принял этот поцелуй и ответил снисходительным кивком.

Ущипнул Йонаса за щеку.

Поцеловал руку эйте Ирме. И задержался взглядом на мне. А я в свою очередь не отказала себе в удовольствии рассмотреть дорогого дядюшку.

Высок.

Даже выше Мара, что само по себе достижение. Широкие плечи. И темный мундир лишь подчеркивает их размах. Волосы светлые. Кожа смуглая. Черты лица правильные, разве что переносица слегка кривовата, сомневаюсь, что от природы. И эта кривизна лишь придает очарование.

Серые глаза.

Взгляд внимательный, насмешливый, будто он точно знает, о чем я думаю… пожалуй, пару лет тому я бы покраснела. А теперь просто поинтересовалась:

– А вы чьим дядюшкой будете? Лаймы или Сауле?

– Ничьим, – ответил он.

Голос низкий, хрипловатый, что называется, продирающий до костей. Я даже поежилась, а вот Этна протестующе засвистела. Ага… стало быть, дело не в одном лишь личном обаянии. Артефакт?

Я присмотрелась.

Две пуговицы на мундире характерно отсвечивали, но вряд ли дело в них, скорее уж персональная защита, которой многие военные обзаводятся. Пояс… знакомое творение. А мне казалось, что подобные амулеты предпочитают мужчины постарше.

Но промолчу.

Кольца… то темное – явно родовое. Рядом поблескивает ободок… ага, это от дурных болезней, что предусмотрительно весьма. А вот и последнее кольцо, на мизинце, простенькое с виду, и фон от него слабый-слабый, но слишком уж ровный для остаточных эманаций. Сверху кольцо гладкое, а вот изнутри… руны?

Наверняка.

Ничего незаконного, но… немного усилить личное обаяние, исправить голос… еще не приворот, где-то рядом.

– Какое интересное колечко, – я потянулась к артефакту, и дядюшка, до того с притворным вниманием изучавший мои пальчики, поспешно убрал руку.

– Ничего особенного. Матушкин подарок.

Родовой, стало быть.

– А где Сауле? И что вообще здесь произошло…

– Мост рухнул, – ответила я. – А про Сауле не знаю. Вчера она перебрала вина, должно быть, похмельем мается.

– Девочка… излишне прямолинейна, – сквозь зубы произнесла эйта Ирма, беря дорогого дядюшку под руку. И вид у нее был таков, что я сочла за лучшее отступить, но наткнулась на Йонаса и получила отчетливый тычок в спину.

Пальцем.

Жестким таким пальцем.

А вот волна силы, поглощенная силовым полем, удивила… он нарочно? Наверняка, нарочно, уж больно невинный взгляд.

– Что-то не так? – поинтересовалась Лайма.

Вот поганец… не будь на мне защиты, я бы съежилась от боли. И Этна свистнула, соглашаясь, что мальчишку стоит проучить.

– Извините, я, кажется, на ногу наступила… – сказала я и действительно наступила мальчишке на ногу. И не стоит морщиться, сама знаю, что ботинки на мне с набойками шипастыми, которые кожу пробивают на раз. Что поделаешь, на Ольсе часто бывают морозы после дождя, и тогда все вокруг, включая посыпанные песком дорожки, становится скользким.

Вот и приходится…

Мальчишка скривился.

– Нечаянно, – я тронула бусики. – Значит, это не ваш дядюшка?

– Это бабулин любовничек, – сквозь зубы процедил Йонас. – И ногу убери, корова…

– Йонас, нельзя же вот так…

– А как можно? – он стиснул кулаки. – Делать вид, что все нормально? Сколько вы готовы это терпеть? Вы ненавидите друг друга, а терпите… ты бабку, она тебя… вы вместе…

Мальчишка побелел.

А вокруг губ появилась синеватая кайма. Интересно, однако…

– …папашу с его бредовыми идеями. Тетку, что трезвой бывает только по праздникам. Но я ее даже не осуждаю, сам бы запил…

– Йонас!

– Еще и это… уродище прибыло. Ее и вправду ко двору потащат? А мне придется называть ее мамой?

– Упасите боги, – воскликнули мы с Лаймой одновременно.

А мальчишка развернулся и бросился прочь, не отказав себе в удовольствии громко хлопнуть дверью.

– Извините, Эгле, – Лайма прикусила губу. Кажется, она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. – Он… хороший мальчик, но сами понимаете… возраст такой…

– Сложный.

– Именно. И здесь тоже… ему хочется большего, я бы его отпустила, но Ирма… – она замолчала и вздохнула. – Она боится…

– Сердце?

– Что? Как вы…

Я коснулась губ.

– И сердце тоже… Ирма полагает, что он… не совсем тот наследник, который нужен. И в этом моя вина, – Лайма отвернулась. И вдруг стало ясно, что время все же коснулось блистательной эйты, оставило ей мелкие морщины на шее.

Веки подпухшие.

Под глазами темные круги.