Портрет Моризы

«Ломаете голову, почему не зелёные? Эти серёжки достались мне от матери, она их очень любила. Я понимаю, что они не вписываются сюда, однако они, не поверите, не вписываются ни в один мой образ. Мать любила простоту, я же, напротив, яркость. Но мне хочется, чтобы на портрете, который вы напишете, сохранилась память о ней. Поэтому, прошу вас, пишите все цвета, как есть на самом деле», — вспомнился Эджеру их разговор на первом сеансе.

К горлу вновь подкатила тошнота. Его бросило в жар, и он почувствовал, как земля уходит из-под ног. «Это не может быть правдой», — бормотал Эджер про себя, отшатываясь от мольберта. Мориза заметив его движения, вышла из себя и рявкнула:

— Довольно пустой болтовни, дописывай портрет!

Внезапно события завертелись в голове художника в совершенно другом свете. Его стало посещать недомогание, как только он начал работу над портретом, и чем больше он писал, тем хуже ему становилось. После лечения Анны внезапно полегчало, но позже он заметил, что всё написанное в тот день исчезло. Мориза так щедро платила ему после каждого сеанса, чтобы он не соскочил с её крючка, и не заплатила в тот день, когда Анна помогла ему своим обрядом, очевидно, почувствовав что-то. Так неужели всё правда?! Неужели, если Эджер закончит портрет, его ждёт смерть, а камни в серьгах Моризы позеленеют?

В глазах художника потемнело, а потому он не заметил, как сильная рука схватила его за воротник и хорошенько встряхнула. Кисть с белой краской, сжатая в пальцах, дрогнула, и капли краски сорвались с неё и упали на холст, ровно туда, где Эджер хотел поставить блики на алмазных серьгах. Сердце его внезапно сдавили тиски, мир завертелся, и оглушительный женский смех прорезал слух. Эджер предпринял последнее усилие и взглянул на портрет, невольно законченный им. С него, оскалившись, смотрело лицо, наполовину ставшее чёрным и напоминавшее то ли собаку, то ли гиену. Обе половины лица скалились. «Всё, как в его сне, — подумал художник. — Всё, как в его сне».

Глава 11

Франко задумчиво почесал затылок, откидываясь на спинку стула. Он поступил на службу в полицию совсем недавно, а потому опыта практически не имел, но даже его скромные познания позволяли предположить, что то, с чем ему пришлось столкнуться за последние месяцы, выходило за рамки разумного. Всё началось два месяца назад, когда его привели на вызов по несчастному случаю. Погиб скульптор в собственной мастерской, ему на голову упала его собственная работа из гранита, размозжив бедолаге череп. Следов взлома в мастерской не было, ничего не пропало, всё выглядело так, словно мастер неудачно задел полку с работами, и гранитный бюст, стоявший на самом краю, сорвался вниз и по трагичной случайности прикончил собственного творца. Единственной странностью было то, что работа, над которой, по всей видимости, трудился скульптор перед смертью, исчезла. Однако Франко предположил, что он мог отдать её заказчику до несчастного случая.

Казалось бы, ничего криминального или даже просто примечательного в произошедшем не было, пока в ходе осмотра тела не выяснилось, что у убитого отсутствуют глаза! Вернее, белки глазных яблок были у почившего скульптора не месте и в полном порядке, но не осталось и намёка на привычные всем радужку и зрачок. Призвав всё своё логическое мышление, Франко сосредоточился на версии, что скульптор был слеп от рождения и создавал свои творения на ощупь. Но опрос его знакомых и родных опроверг эту теорию — все заявляли, что он не страдал никакими недугами зрения, глаза его имели все присущие им детали, включая зелёную радужку.

Начальник Франко, Альберто Сивинни, заинтересовался столь странной особенностью и, несмотря на отсутствие признаков насильственной смерти, разрешил начать расследование. Спустя чуть меньше месяца Франко вновь вызвали на опознание трупа, на этот раз умершим был музыкант. Сходств с первым делом прослеживалось немало, умерший был деятелем искусства, его так же нашли в собственном кабинете, где тот работал над своими произведениями. Но в этот раз не имелось явных причин, объяснявших его гибель. По словам врача, приглашённого для осмотра, у музыканта, к слову, молодого и здорового, просто остановилось сердце. И снова вместо привычных человеческих глаз у погибшего остались лишь пустые глазные яблоки.

— А ведь глаза — зеркало души, — заметил тогда врач, уходя.

— Глаза — зеркало души, — бормотал про себя Франко, сидя в своём кабинете и просматривая всю известную информацию по обеим смертям. — Глаза — зеркало души…

Внезапно его отвлёк крик, раздавшийся из коридора. Франко быстрым шагом направился в приёмную, откуда доносились голоса. Его взору предстал пожилой мужчина, белый как полотно, но тяжело дышавший и выкрикивающий бессвязные слова: «Умер! Помогите! Глаза!»