Портрет прекрасной наездницы

Позже они сидели в уже прибранной гостиной, пили кофе, курили. У эркера на подставке стояла картина, накрытая плотной тканью. Костя, оглядев гостиную, удивленно спросил у дяди:

– Дядя Володя, я только сейчас заметил, что в твоей квартире нет ни одной картины кроме этой, накрытой простынёй. Помнится, в мой последний визит к тебе, все стены были в картинах и офортах. Куда они подевались?

– Что подарил, что продал, – ответил Мельников. – Все свои угасающие силы бросил на работу вот над этой картиной.

Костя произнеся: «Шедевр?» – встал и пошёл к картине с явным намерением снять с неё простыню.

– Тихо, тихо, стоп! – привстал с кресла Мельников. – Никто не имеет допуска к этой картине, кроме меня.

– Не понял? – остановился Костя. – Что за условности?

– Остынь, Константин, и присядь, – сказал Мельников, и Константин, недоуменно поглядывая на дядю, вернулся в кресло, с удивлением уставившись на него.

Мельников раскурил трубку. Заговорил он после долгой паузы.

– Бзики есть у многих, а у художников они у всех. Иногда довольно странные, и экстравагантные, но не буду об этом. Достаточно прочитать хотя бы о Дали и Босхе. Мой бзик, свою давнюю идею фикс, я воплотил в этой картине. Мне, друзья, всегда хотелось написать свою условную Джоконду. Каких только задумок у меня не было! Не буду об этом. Сколько женщин здесь мне позировало, и каких! Но моей несравненной Джоконды среди них не было, а я упорно продолжал искать её. Часто видел её во сне, легко переносил этот облик на холст, но чего-то всегда не хватало, чего-то живого, - вытащенная из сна была нереальной женщиной. Но чудеса встречаются - я её встретил, что называется «в натуре»!

– И она, как и все твои натурщицы возлежала обнажённая вот на этом твоём знаменитом диване, и стала твоей возлюбленной? Колись, дядя, – рассмеялся Костя.

Мельников скривился.

– Константин, ты вульгарен. Джоконде не приличествует раздеваться перед творцом. Кстати, о Джоконде. Когда-то по заказу какого-то нувориша, один пройдоха, по имени Винченцо Перуджиа, спёр картину из Лувра, но облажался. Оказалось впоследствии, что это всего лишь копия. Оригинал ещё раньше выкрал некто Жорж Буле, нотариус по профессии, но со своим необычным «пунктиком» в голове. Дома он устроил алтарь, где вместо иконы стояла Она. Сам он прекрасно рисовал, но писал только Её. В конце концов, всё открылось. Нотариуса вычислили и определили в клинику для душевнобольных, где он выпросил краски и написал по памяти свою очередную Джоконду, да так хорошо написал, что предприимчивый хозяин клиники за хорошие деньги продал картину в какую-то галерею. Оставшись без своего идеала, наш нотариус, затосковал и начал писать свою очередную Джоконду. Но не успел её закончить. Ему показалось, что она с портрета смотрит на него презрительно, усмехаясь. Такого удара он не выдержал и скончался перед портретом своей возлюбленной.

– Бред какой-то. Такие страсти вокруг какой-то картины. Хотя, дядя Володя, ты меня заинтриговал, – сказал Костя. – Нам-то ты можешь показать своё творение. Родному-то племяннику можно довериться?

Он повернулся к Дмитрию и шутливо-строгим голосом, подмигнув, приказал:

– А ты, Дмитрий, выйди или закрой глаза. А вообще – это свинство, дядя, скрывать от глаз знатоков свои творения. Искусство в массы – вот лозунг достойный уважения.

Мельников подошёл к картине. Повернувшись к друзьям, он раздумчиво сказал:

– Еще никто не видел её. Когда у меня собираются такие компании, как вчера, я прячу картину подальше от посторонних глаз. Люди частенько становятся скотами, когда наберутся. А эта дама… эта дама не должна зреть скотства. Я не хочу, чтобы она видела человечество в его потно-похотливом греховном состоянии, - это её оскорбляет.

Костя присвистнул:

– Да у тебя точно пунктик, дядя Володя! Попахивает кондовой мистикой. Это же всего лишь портрет! И ему должно быть всё равно кто на него смотрит. Как всё равно вот этой бутылке пива у меня в руке.