Портрет с одной неизвестной

– Как всегда. Вот не везет, пропустила самое интересное, – сокрушалась она, требуя от Павла детального рассказа о случившемся, а вникнув во все подробности, принялась строить собственные версии преступления. С загадочным видом составляла какие-то схемы и таблицы. Лишиться семейной реликвии было, конечно, жаль, но в траур в Лизином семействе никто не впал. Тем более что здоровье Леонида пошло на поправку.

Сui prodest? Кому выгодно – известная римская идиома, с этого начинается любое расследование, и на тот случай, если кражу картины совершил «не идиот», а кто-нибудь похитрее, у Павла с Мирой тоже был разработан план действий. Заключался он главным образом в том, что Павел должен был обзвонить, договориться о встрече, показать фото и аккуратно расспросить о картине тех людей, а их, к сожалению, даже по самым скромным подсчетам Миры, оказалось немало, словом, тех, к кому гипотетически могла просочиться информация об украденном портрете.

– Антикварный мир не так велик. Москва слухами полнится, слово за слово, от одного к другому, сарафанное радио, понимаешь? – уверенно рассуждала Мира. – Хотя вещь-то краденая, они наверняка приплатят специалисту за молчание. Помнишь, как тот?.. Ну да бог с ним. В этом бизнесе, милый мой, такие акулы плавают! Только зачем я это рассказываю? Тебе надо верить в удачу. Но, откровенно говоря, мутное это дело, Паш.

– Послушай, рассуждая логически, любой, кто имеет намерение хорошо продать антикварную живопись, пусть даже краденую, отдает себе отчет в том, что картине нужны сопроводительные документы – где висела, кто владелец, как к нему попала, ее надо атрибутировать.

– Это ты мне говоришь? Спасибо, а то я не знала.

– Значит, ему наверняка потребуется технико-технологическая экспертиза, заключение. Чего там надо, химический анализ красок? Рентген, датировка холста?

– Вот спасибо, ты мне прямо ликбез устроил.

– Ну ладно тебе, Миранда.

– Слушай сюда, для начала они подделают себе чеки, расписки от прежней фиктивной владелицы, фотки в интерьере ее квартиры – хозяйка, ее любимая болонка и ваш Брюллов, занесут в приходную книгу какого-нибудь антикварного магазина, потом еще товарный чек выпишут, уже на другого владельца. Чем цепочка длинней, тем лучше… И потом по поводу ТТЭ, вполне возможно, если мы нарвались на акул и у них среди экспертов, искусствоведов есть свои люди. Они на «происхождение» картины и глазки закроют, и молчать будут, как рыба об лед.

– Так ты думаешь, что все напрасно?

– Я этого не говорила. И потом, если бы я так думала, я с тобой бы тут не сидела. Мне кажется, что потревожить, так сказать, гнездовья стоит. В Грабари сходить, переговорить с Третьяковскими. Может, даже в Питер смотаться. Там, кстати, всегда была отличная экспертная база.

На том они и порешили. Мира, набросав примерный список имен с телефонами и пожелав Павлу удачи, помчалась на очередную презентацию, выкрикнув уже на ходу:

– Я кому смогу позвоню…

Тонкие шпильки звонко застучали по тротуару, в толпе в последний раз мелькнул бледно-розовый костюм femme d’affaire. Мира ушла, Павел остался сидеть. Поизучав какое-то время длинный список незнакомых фамилий, он подозвал официанта и заказал себе Б-52.

«Ну что? Сиди не сиди, а начинать надо», – так обычно говорят на деревенской свадьбе. На одной такой Павел как-то случайно оказался, будучи на практике под Гороховцом. Правда, там после этой фразы идут за штакетиной из забора…

У него в плане было другое. Собственно отработкой плана, точнее, Мириного списка, Павел в последнее время и занимался. На сегодня, хотя и с оговорками, у них была запланирована четвертая по счету встреча с одним из столпов московского арт-бизнеса.

– Ну все, он вернулся, едем, только давай на мне, – скороговоркой выпалила Мирка, – я за тобой заскочу. Это в Подмосковье. Эх, ехать будем полдня.

28. Утро художника Вадима Некрасова Москва, август 200… г., гуашь/картон

Вадим Некрасов стоял в ванной перед зеркалом и, держа в руке крем-пудру, разглядывал желто-фиолетовый синяк под правым глазом. Тот держался стойко уже пятый день, только менял окрас и, казалось, сходить не собирался. Всхоленная и взлелеянная прежде бородка торчала клокастой мочалкой. Сегодня, если бы не в высшей степени странный звонок, Вадим спокойно остался бы дома.

Идиот, зачем он только поднял трубку! И вот теперь надо бриться, одеваться, выходить из дома, а как, спрашивается, выходить с таким бланшем под глазом и тащиться куда-то на «сучье болото» к следователю, чтобы давать какие-то никому не ведомые показания. Что он вообще может показать, кроме синяка? Чего они от него хотят! Украли картину, сочувствую, а при чем здесь он? Всю или почти всю прошлую неделю он пил и ничегошеньки не помнит. Tabula rasa[6], в чистом виде.