Портрет смерти в полный рост

Варвара перевела дух. Огляделась вокруг, не сразу понимая, где находится. Она отвела глаза от экрана компьютера и сразу почувствовала, как сильно устала: ноги затекли, по спине от напряжения бегали мурашки, в глазах мелькали строчки. Хотелось кофе с шоколадом и сливками, горячего и ароматного, как в том баре у Дорианны. Варвара встала и отправилась на кухню. Немного подумала, выбирая между туркой и кофейным автоматом для эспрессо. Остановилась всё же на заслуженной медной посудине с потемневшей от долгого употребления деревянной ручкой. Шоколадка в шкафчике, пожалуй, найдется, а вот сливки есть только искусственные, в порционных коробочках. Но сойдут и такие за неимением лучшего.

Прихлёбывая уже приготовленный напиток, Варя пожалела, что слегка подпортила привычный вкус хорошего кофе шоколадом и фальшивыми сливками. Но ожидаемое состояние свежести и бодрости наступило. Возвращаться к творческим мукам Дорианны пока не хотелось. Надо бы чуть-чуть отвлечься.

В качестве смены темы для размышлений подвернулась вчерашняя вечеринка у Сони. Этот странный с виду художник, такой растрёпанный и так тщательно одетый в подчеркнуто дорогие вещи, размахивающий очками в дорогой оправе, видимо, совсем не нужными его глазам. Зачем-то он вцепился в Варвару в самом конце приёма с просьбой позировать ему для большого портрета. Тогда у неё уже был задуман автопортрет Дорианны, как стержень сценария, и никаких новых сюжетных линий ей эти околоживописные разговоры не давали. А этот придурковатый Гарри умолял её хотя бы о двух сеансах. У неё, мол, такая яркая, небанальная внешность, что двух-трех сеансов работы с моделью ему будет достаточно, остальное он допишет по памяти. Но Варя вовсе не жаждала позировать для портрета кому бы то ни было. И тут Соня принялась её уговаривать, настойчиво и неотступно.

И почему только она поддалась на их уговоры, теперь придется отсидеть два нудных и длинных сеанса перед малосимпатичным ей типом. А завтра Соня настойчиво тащит её на выставку всё того же надоедливого Гарри. Кажется, Ирина тоже обещала быть на вернисаже, будет с кем словом перекинуться. Впрочем, и Костик со сценаристкой Беляевой наверняка придут. Это мероприятие определенно смахивает на обязательное к посещению для всех, кто считал себя так или иначе причастным к искусству.

Пора возвращаться к работе. Сегодня и так сделано меньше, чем было намечено.

«В саду за стеклом крупные бабочки бесшумно перелетали с цветка на цветок, чуть трепетали их яркие крылья. Анна ничего не замечала: из зеркала, как с живописного полотна, на неё смотрела красавица со знакомым и любимым лицом – хотелось немедленно перенести его на полотно таким же живым и красивым. Чахлые фигурки женщин в шёлковых одеяниях больше её не интересовали. Первый лист был приколот на картоне совсем недолго – эскиз показался удачным, вот только зеркало нужно передвинуть и волосы подколоть чуть небрежнее.

Солнце уже опустилось совсем низко над рощей за окном, когда художница позволила себе передышку.

Эскизов и набросков автопортрета теперь было уже множество. Некоторые даже казались очень удачными. Самой большой трудностью оказалось позирование себе самой: нужно было держать позу перед зеркалом и переносить образ на холст или бумагу деревянной от напряжения рукой.

Анна встала, подошла к распахнутому окну, взглянула на цветущую лужайку внизу. На большом оранжевом цветке раскинула крылья изумительной красоты бабочка с бархатистыми пурпурными крыльями. Девушка высунулась из окна и уронила вниз кисточку, которую сжимала в руках всё это время. Крылья бабочки дрогнули, затрепетали – и через несколько секунд она скрылась из глаз. Только яркая головка цветка ещё покачивалась внизу под окном.

Художница вернулась к зеркалу, надолго ставшему ей помощником в работе. Задумчиво оглядела разбросанные вокруг кисти и тюбики с красками.

– Теперь я знаю, как это нужно сделать, – сказала она сама себе, резко повернулась и выбежала из оранжереи.

Дорианна спустилась на первый этаж дома, в комнату, служившую ей спальней, рывком открыла сразу обе дверцы шкафа. На пол полетели пёстрые вороха платьев, блузок, шарфов. Из яркой кучи были извлечены узкие чёрные атласные брюки, такой же жилет, золотистая сорочка, – всё это, вкупе с чёрной полумаской, совсем недавно служило ей на маскараде костюмом разбойника прошлого века. Немного подумав, она отложила маску и заменила её ярко-алым шейным платком и длинным шарфом почти такого же цвета. Из шарфа получится подходящий кушак.

Анна вернулась наверх к своему зеркалу, переоделась в новый костюм, оставив сброшенную одежду на полу у мольберта. Затем чуть передвинула зеркало, так чтобы в нем отражался кусочек сада сквозь переплет оконной рамы. На столик перед зеркалом художница поставила стакан толстого стекла с золотистым рисунком, слегка облупившимся от времени. В стакан она опустила розу, сорванную с куста возле самого окна, рядом, на самый край столика, положила кинжал с длинным тонким лезвием. И только после этого принялась смешивать краски…

***