Портрет смерти в полный рост

Макс пришел с инспекцией очень ранним утром. Анна встретила его в своём обычном рабочем балахоне, слегка испачканном красками, с большой чашкой кофе в руке. Художник удивлённо вскинул брови: он ожидал увидеть её в тунике, позирующей для автопортрета.

Дорианна молча кивнула в ответ на его приветствие и пошла к своему рабочему уголку чуть впереди Кароля, не выпуская из рук чашки и прихлёбывая из неё на ходу.

Портрет был почти закончен. Девушка смотрела с холста прямо на Макса дерзким и насмешливым взглядом. Рыжеватые волосы подколоты высоко над левым ухом заколкой в виде черепа, ухо украшено серьгой в форме кольца с подвешенной на нём старинной золотой монетой. Правая щека прикрыта свободно спадающими локонами. Все эти детали придавали изображению странно зловещее выражение. И всё же лицо на портрете казалось прекрасным и против воли притягивало взгляд.

Окно за левым плечом и роза в стакане на столике перед девушкой образовывали чёткую диагональную линию и создавали ощущение реальности. Казалось, изображённый на холсте цветок имеет запах, а крылья бабочки на нём слегка подрагивают. Бабочка была огромной, с блестящими пурпурными крыльями, почти закрывающими крупные алые лепестки. Ветерок из раскрытого окна за плечом юной красавицы шевельнул уголок красного платка, небрежно повязанного на шее. Тонкими пальцами правой руки девица касалась лезвия кинжала, лежащего на столике под цветком. Острие было направлено прямо на зрителя.

– Слишком много ярких пятен, – негромко заметил Макс. – А впрочем, даже в этом что-то есть! Но, чёрт возьми, когда ты успела?

– Уж как-то получилось, – пожала плечами Анна и устало прикрыла глаза, воспаленные, с чуть припухшими веками от короткого сна после двух бессонных ночей.

Маэстро Кароль подошел поближе к неоконченному портрету, сделал несколько незначительных замечаний. Затем вдруг сказал:

– Нет, больше его не трогай. Лучше уже не сделаешь, а испортить неосторожным мазком можешь запросто.

– Хорошо, – легко согласилась Анна, возражать всё равно не было сил. Да и нужно ли? Художнице и самой показалось необязательным дописывать завитушки неоконченной золочёной рамы зеркала на картине.

– Отдохнёшь с недельку, а потом поедем с твоим «Неоконченным автопортретом» на выставку в Париж».

Варя устало потянулась, поднялась со стула, походила по комнате и прилегла на низкий диван, с наслаждением вытянув босые ноги. Ей казалось, что это она, Варя, простояла двое суток у мольберта и теперь не имела сил даже смотреть на картину с портретом в зеркале. И впрямь ни к чему прописывать завитушки неоконченной золочёной рамы. А ведь, пожалуй, она заслужила обед в ресторане за сегодняшнюю тяжёлую работу над «Дорианной». Только ещё чуть-чуть поработает, закончит сцену с портретом. Ей не хватает последнего штриха, возможно, самого главного.

«Анна вот уже полчаса сидела в кресле под пальмой, отсюда, издали разглядывая автопортрет на мольберте. Он определенно получился, лучше вряд ли сделал бы и сам Кароль. Но ни гордости, ни радостного облегчения художница не ощущала. Совсем напротив, мысли художницы были тягостными и невесёлыми: что если этот первый шедевр, вышедший из-под её кисти, станет единственным и последним? Её не вдохновляло даже предвкушение триумфа на предстоящей выставке. В том, что будет невероятный успех, она нисколько не сомневалась.

Но ей хотелось долгого успеха. Вечного успеха. Шквала триумфов.

– Душу бы дьяволу продала за нескончаемый успех! Большую часть души, во всяком случае, – звонкий голос Дорианны прозвучал неожиданно громко и странно в пустой, быстро темнеющей в наступающих сумерках, оранжерее. – И чтобы каждая следующая картина была лучше предыдущей!

Некоторое время она сидела, не двигаясь, в сгущающейся темноте. Тишина изредка нарушалась ленивым лаем соседского пса, да вялым звоном комаров, тоже подуставших от дневной жары.

В какой-то момент послышался новый звук: то ли ворота скрипнули, то ли ветер сорвал с дерева сухую ветку. И снова тишина… Потом вдруг послышались шаги, на этот раз явственно скрипнула лестница. Анна повернула голову к двери. Страха она не чувствовала, шевелиться по-прежнему было лень.

– Кто это там? Я никого не приглашала.

– А мне показалось, что здесь меня ждут, – послышался чуть насмешливый мужской голос. Довольно приятный, надо сказать.

– Вам это только показалось. Так что уйдите отсюда тем же путём, каким пришли, уж будьте любезны!

– А вы негостеприимны и дурно воспитаны, мадмуазель. И как же тогда с обещанной частью души? Значительной её частью, позвольте напомнить, – с этими словами незваный гость щёлкнул выключателем, и кусочек сада под стеклянной крышей залил яркий свет. – Женщины всегда торгуются, должен заметить.