Портрет тирана

Вначале Он убедил всех в том, что шпионы и вредители набросили губительную сеть на великую страну — от Балтийского до Охотского морей. Потом встал на пьедестал борца с врагами народа, борца-спасителя. Сталин добился «чистоты партии», о которой мечтал Ленин еще на Втором съезде. Он добился стерильной чистоты: ни одного слова критики, ни одного оппозиционера. Попутно Сталин создал еще одну легенду — легенду о генсеке-ревнителе чистоты партийных рядов.

Более четверти века прошло со дня его благополучной кончины, давно снесены на Руси и прилегающих западных землях памятники Отцу Народов. А легенды живут.

Далеко считал милостивец.

* * *

Не так давно население Кампучии составляло 7,5 миллионов человек. За один год, с лета 1977 по лето 1978, власти расстреляли 1,2 миллиона. Из Пномпеня, столицы государства, выселили более половины жителей. Гнали из города почти всех подряд. Отстававших убивали на месте.

Это сучилось в «коммунистической» — вы слышите, люди! — в коммунистической стране.

Так сталинщина выстрелила в будущее, в наш сегодняшний день.

* * *

…«Что это вы там заладили — „террор да террор…“ Сталин снял всего лишь бюрократическую верхушку партии, развращенную властью и богатством».

Такие рассуждения можно услышать даже в среде старых большевиков. Что это — возрастное?..

Если бы…

Активным разносчиком популярной легенды остается Молотов. В репрессиях тридцатых годов, по его квалифицированному мнению, «… была историческая необходимость». (Все та же необходимость!)

Что же ты собственную персону не включил в эту самую «необходимость», а отдал на заклание лишь супругу, да сонмы неповинных граждан впридачу?

В ряду людоедских сентенций выделяется скромное высказывание Анри Барбюса:

«Проблема репрессий сводится к тому, чтобы найти минимум, необходимый с точки зрения общего движения вперед».

В тридцать четвертом году, когда писалась его книга о Сталине. Барбюс с пониманием отнесся к заявлению советского вождя, будто это только из «уважения к человеческой жизни» большевики считают нужным «обезвреживать некоторых людей»[182].

Самого Барбюса «обезвредили» в тридцать пятом. Затем — еще «некоторых» — два-три десятка миллионов.

Вот он, искомый минимум.

Вот, оказывается, что имел в виду Сталин, когда обещал привить России «маленькую оспу»…

* * *

В нынешней официальной историографии то страшное время именуется периодом упрочения социалистического общества. Если лишь за пять с половиной предвоенных лет арестовано два десятка миллионов членов социалистического общества, то сколько же «врагов народа» следует уничтожить, чтоб окончательно его упрочить?

Об этом «друзья народа» подумали?

И вообще, был ли он, террор?..

* * *

Хищный зверь убивает только когда голоден и — не все подряд. Зверь бережно растит детенышей. Все это Сталину было чужд. Он жил убийством. Политиканствующий актер, он достигал верши самовыражения лишь в процессе уничтожения себе подобных. С юных лет до последних земных дней он убивал, убивал, убивал.

Иосиф строил неэкономно, зато с искренним увлечением.

Человеческая жизнь и смерть подданных как строительный материал, как щебенка и железобетонный фундамент тысячелетнего царства.

…И снизошла на Россию тюремная благодать.

Воздух эпохи

…И снизошла на Россию тюремная благодать.

Он мог теперь с высоты Кремлевского холма обозреть содеянное. В жизни, в сознании подданных укоренились страх и его традиционные спутники — продажность, покорность. Эта триединая сила помогает им безболезненно для коленок ползать на брюхе. Люди научились, наконец, молчанию. Они стали тянуться к живительному незнанию. Люди возлюбили ложь, как единственно доступную истину. Они приспособились дышать ложью. Ложь, как гражданская добродетель. Предательство и жестокость, как норма поведения. Фанатичная, рабская преданность Вождю, как новая религия…

Тотальный сталинский террор тридцатых годов ускорил процесс растления народа, духовного вырождения целых наций.

Не в этом ли высший «смысл» сталинщины?

Революция, гражданская война сопровождались взрывами стихийной жестокости. Но террор времен гражданской войны, с его погромами, телегами, гружеными трупами, ружейной пальбой в городах и местечках, митингами, грабежом, — наивный террор. Он породил временный страх. Этот страх прошел, и никто не вспоминал о ранних кровавых играх. В тридцатые годы, когда полилась большая кровь, оказалось, что террор гражданской войны — лишь прелюдия к всеобщему самоистреблению.

В эпоху Иосифа-Строителя жестокость обрела статус жизненной нормы. Поставленная на государственные рельсы, она беспеременно вторглась в общественные отношения, в быт, и заняла почетное место в системе нового мировоззрения.

При всем при том Сталин заботился о соблюдении «приличий», вернее — о конспирации. Аресты, пытки, казни — весь цикл сохранялся в тайне. Это в средние века преступников и маловеров казнили публично. Взять хотя бы Пражскую экзекуцию 1621 года на Староместской площади…

Можно представить гибель Робеспьера или Желябова в полицейском подвале, в пыточной камере? При Сталине такая смерть стала обыденной.