Портрет в коричневых тонах (ЛП)

(моё)

«Боже, любить Тебя меня не побуждай

И не ввергай меня Ты в ад, вконец избитым,

Где бросишь навсегда за причинённые обиды

И равно не сули мне чаемый мной рай

Лишь Ты, Господь, один меня и побуждай

Распятым зреть Тебя,

К израненному телу шанс припасть мне дай

И смерть Твою, и поруганье осознать любя».

«И напоследок сподоби меня возлюбить Себя

И хотя прейдёт небо, я бы любил Тебя

И пусть исчезнет сам ад, возбоялся бы Тебя»

«И во имя любви к Тебе не вынуждай меня к жертве

И потому как все мои надежды мертвы

С прежней силой я готов и впредь любить Тебя». (серьёзный перевод)

Я глух, о Боже, к мыслям о любви

Небесной, мне обещанной когда-то;

Я глух и к мыслям о мученьях ада,

Боясь принизить благости твои.

Я слышу лишь Тебя, но не в раю,

А на кресте, язвимого толпою,

И муки, выносимые тобою,

Страданья, смерть высокую твою.

Тебя любить – великая отрада:

И без небес любви я не отрину,

Без ада – страха я не позабуду.

В любви моей мне не нужна награда,

С надеждой или без – мне все едино,

Как я любил, так и любить я буду.

Полагаю, что помимо прочего вся служба и стихотворение в особенности смягчили суровое сердце моей бабушки. Все заметили, что начиная с данного, произошедшего в деревне, события она стала чуть ближе к религии и начала ходить в церковь уже по собственному желанию, а не только потому, чтобы её просто там видели другие люди. Также перестала злословить на духовенство по привычке, как нередко поступала ранее, и когда мы возвратились в Сантьяго, то приказала выстроить красивую молельню с цветными витражами в своём доме на улице Армии Освободителей, где уже молилась так, как считала нужным. Католическая вера с её канонами женщину чем-то не устраивала, поэтому всё приходилось приспосабливать под себя. После вечерней молитвы, мы возвращались со своими свечами в просторную гостиную, где пили кофе с молоком. Женщины тем временем здесь же вязали или вышивали, а мы, являясь всего лишь запуганными детьми, слушали сказки о привидениях, что рассказывали дяди и тёти. Ничто нас так не пугало, как имбунче – злой дух или некое зловредное существо из туземной мифологии. Говорили, что индейцы выкрадывали новорождённых, чтобы затем превратить их в настоящих имбунче. Так, бедняжкам зашивали веки и анальное отверстие, растили их непременно в пещерах, кормили кровью, ломали ноги, выкручивали головы назад и запускали свою руку под кожу на спине, и с помощью подобных манипуляций овладевали максимальной удачей сверхъестественных сил. Из страха окончить свои дни, став пищей имбунче, дети не высовывали носа за пределы дома после захода солнца, а кое-кто, в том числе и я, спали, укрывшись с головой одеялами, мучимые наводящими ужас ночными кошмарами. «До чего же ты суеверная, Аврора! Никаких имбунче не существует. Ты и вправду веришь, что ребёнок сможет пережить столь жуткие пытки?» - подобным образом бабушка пыталась со мной рассуждать, однако ж, аргумента, способного избавить меня от вызываемого нервным перенапряжением стучания зубами, так и не находилось.