Портрет в коричневых тонах (ЛП)

Мы узнали от дяди Фредерика, что только после личного вмешательства президента был освобождён дон Педро Тей, и освобожден прежде, чем Годою удалось бы выудить у человека признание. Таким способом мы все смогли вернуться в Сантьяго, в наш дом, потому что на самом деле имя нашей семьи никогда не попадало в списки полиции. Девятью годами позже, когда умерла моя бабушка Паулина, и я вновь увиделась с сеньоритой Матильдой Пинеда и доном Педро Теем, я уже знала подробности случившегося, от которых добренький Фредерик вообще-то хотел избавить всех нас. После того, как снесли библиотеку, избили служащих и сложили стопками множество книг, чтобы предать их огню, увезли в злополучные казармы и каталонского библиотекаря, где к нему применили широко распространённую в ту пору манеру обращения с заключёнными. По окончании наказания Тей, не сказав ни единого слова, потерял рассудок. Увидев подобное, работники казармы опрокинули на него ведро воды вперемешку с экскрементами, затем привязали к стулу, и в таком состоянии он провёл оставшуюся ночь. На следующий день, когда библиотекаря вновь привели к его прежним мучителям, туда же прибыл и североамериканский министр Патрик Эгон в компании адъютанта самого президента и потребовал освобождения заключённого. Человека отпустили только после того как предупредили о следующем: мол, если он о случившемся обмолвится лишь словом, тогда непременно столкнётся с ребятами из взвода, отвечающего за расстрел. Мужчину, истекающего кровью и перепачканного дерьмом, отвели в экипаж министра. Там его уже ждали Фредерик Вильямс вместе с врачом, которые проводили библиотекаря в дипломатическое представительство Соединённых Штатов, где представили в качестве человека, кто получил приют в этой стране. Спустя месяц пало правительство, и дон Педро Тей покинул дипломатическое представительство, чтобы разместить у себя членов семьи отстранённого от должности президента, тоже нашедшего убежище под соответствующим флагом. Библиотекарь провёл несколько месяцев в муторном состоянии, пока не поджили раны от плетей и кости плеч не восстановили своей подвижности. Ведь лишь оправившись, он смог заново начать своё книжное дело. Жестокости властей, что стойко терпел библиотекарь, так его и не испугали, почему в голове даже и не мелькнула мысль вернуться в Каталонию, вместо чего, каким бы ни было стоящее ныне у власти правительство, этот человек по-прежнему находился в оппозиции. Когда я благодарила его много лет спустя за ту ужасную пытку, которую довелось вытерпеть бедняге, чтобы защитить свою семью, он мне ответил, что поступил подобным образом не из-за нас, а из-за сеньориты Матильды Пинеда.

Моя бабушка Паулина хотела пережить в деревне бушующую в стране революцию, но Фредерик Вильямс убедил её в том, что настоящий конфликт мог длиться целые годы, и нам вовсе не обязательно лишаться уже занимаемого положения в Сантьяго. По правде говоря, земельное владение с живущими на нём скромными крестьянами, существующими нескончаемыми сиестами и скотными дворами, полными испражнений и мух, представлялось ему судьбой куда худшей, нежели хорошо известные тюрьмы.

- В Соединённых Штатах война длилась четыре года, на столько же она может затянуться и здесь, - сказал он.

- Целых четыре года? Да за это время не останется ни одного живого чилийца. По словам моего племянника Северо, за несколько месяцев уже насчитывалось десять тысяч погибших в бою и более тысячи предательски убитых, - возразила моя бабушка.

Нивея хотела вернуться с нами в Сантьяго, несмотря на то, что всё ещё не отошла от сильного, вызванного рождением близнецов, утомления, на чём настаивала столь упорно, что моя бабушка под конец всё-таки уступила. В первые дни Нивее ничего не говорили о случившемся с типографией, но, увидев двух очаровательных близнецов, её окончательно за это простили. В скором времени мы все встретились по пути в столицу, везя с собой те же самые тюки, с которыми переезжали несколько недель назад, и к чему теперь прибавились ещё двое новорождённых, а вот птиц, наоборот, не стало – те, подавившись с испуга, умерли по дороге. Мы везли с собой многочисленные корзинки со съестными припасами и кувшин с пойлом, представляющим собой некую тошнотворную смесь из выдержанного вина вперемешку со свежей кровью телёнка, которое было прописано Нивее, чтобы не допустить анемии.

Нивея провела целые месяцы, ничего не зная о своём муже, и, как в моменты слабости нам же и призналась, начала кукситься. Она никогда не сомневалась в том, что Северо дель Валье вернётся с войны целым и невредимым прямо к ней под бочок. Женщина обладала особой разновидностью проницательности, что позволяла ясно зреть свою собственную судьбу. Ей всегда было известно и то, что рано или поздно станет супругой этому человеку, даже когда последний и объявил, что в Сан-Франциско женился на другой. Также не сомневалась и в том, что они вместе умрут в результате несчастного случая. Подобное я слышала не раз, а саму фразу со временем стали считать семейной шуткой.