Портреты его детей

- Ты что, не хочешь поиграть? - спросила она.

- Я, - сказал он, - не верю. - Это не может быть реальностью.

- Ну и что? Все равно очень здорово!

- Чего добивается Мишель, черт побери! Как она это устраивает?

Сисси пожала плечами, простыня чуть-чуть соскользнула, и из ее складок выглянула безупречная восемнадцатилетняя грудь с розовым соском.

- У тебя все еще груди восемнадцатилетней девочки, - тупо пробормотал Кантлинг. - И у тебя они всегда будут такими.

- А как же! - Сисси засмеялась. - Можешь попользоваться, папуля, если хочешь. На спор: ты для них такое придумаешь!

- Перестань называть меня папулей, - буркнул Кантлинг.

- Но ты же мой папуля, - произнесла Сисси детским голоском.

- Прекрати, - потребовал Кантлинг.

- Почему? Тебе хочется, папуля. Хочется поиграть со своей дочуркой, правда? - Она подмигнула. - Сладок разврат, а инцест - во сто крат. Совместные игры в семье укрепляют семью. - Она кивнула взглядом на кровать. - Обожаю старинные ложа. Папуля, хочешь меня связать? Вот здорово будет!

- Нет, - сказал Кантлинг, сбросил одеяло, слез с кровати, вдел ноги в шлепанцы и надел халат. Эрегированный член пульсировал и дергался. Надо уйти. Уйти подальше от Сисси, не то... Додумывать он не хотел и нагнулся к камину.

- Здорово! - сказала Сисси, следя, как он разжигает растопку. - Огонь - это жутко романтично.

Кантлинг обернулся к ней.

- Но почему ты? - спросил он, пытаясь сохранять спокойствие. Главное действующее лицо "Черных роз" Ричардсон, а вовсе не ты. И почему понадобилось сразу перепрыгнуть к моей четвертой книге? Почему не кто-то из "Семейного древа" или "Дождя"?

- Из этой жвачки? Там никого настоящего нет. А Ричардсон тебе ведь совсем ни к чему, правда? Со мной куда веселее! - Она выпрямилась, простыня упала на пол, по мягким складкам заскользили огненные блики. Тело Сисси было нежным, прелестным, юным. Она выпутала ногу из простыни и пошла к нему, шлепая босыми ногами по полу.

- Сисси, прекрати! - рявкнул Кантлинг.

- Я же не кусаюсь! - сказал Сисси и хихикнула. - Ну разве ты сам попросишь! Может, мне связать тебя, а? - Она прильнула к нему и откинула голову в ожидании поцелуя.

- Пусти! - сказал он растерянно. Ощущение от ее рук было таким сладким! Она прижалась к нему всем телом, и это было так сладко! Ричард Кантлинг уже давно не обнимал женщины - подумать страшно, как давно... А такой женщиной, как Сисси, он вообще не обладал ни разу. Никогда. Ни разу в жизни. И ему было страшно. - Не могу, - сказал он. - Не могу. И не хочу. Сисси сунула руки под его халат. Ее пальцы забрались к нему в трусы и ласково сжались.

- Врун! - сказала она. - Ты меня хочешь. И всегда хотел. На спор: ты, когда сочинял сексуальные сцены, бросал машинку и дрочил.

- Нет, - сказал Кантлинг. - Никогда.

- Ах никогда? - Она надула губы, а ее пальцы скользили вверх-вниз, вверх-вниз... - На спор: тебе все равно хотелось. На спор: он у тебя каждый раз вставал, когда ты меня описывал.

- Я... - начал он и не сумел выговорить "нет!". - Сисси, ну пожалуйста!

- Ну пожалуйста! - повторила она шепотом, а ее пальцы продолжали двигаться. - Да пожалуйста! - Она сдернула с него трусы на пол.

- Вот, пожалуйста! - сказала она, развязала пояс халата и помогла ему высвободиться из рукавов. - Пожалуйста. - Ее пальцы скользнули вверх по его боку, поиграли с его сосками. Она придвинулась ближе, и ее груди защекотали ему кожу. - Пожалуйста, - сказала она и, откинув голову, посмотрела на него. Между ее губами зазывно высунулся язычок.

Ричард Кантлинг застонал и обнял ее дрожащими руками.

Она была совсем непохожей на женщин, какими ему довелось обладать прежде. Ее прикосновение жгло огнем, нежило, как шелк, било электрическим током, а потаенные местечки ее тела казались слаще меда.

Утром ее уже не было.

Кантлинг проснулся поздно - таким измученным, что не смог приготовить себе завтрак. Одевшись, он побрел в город в маленькое кафе на первом этаже затейливого кирпичного здания, построенного у подножия обрыва сто лет назад, и за кофе с черничными оладьями попробовал разобраться в происходящем.

Полнейшая бессмыслица. Этого просто не могло быть. Но ведь было! Попытки отрицать ничего не меняли. Кантлинг отправил в рот кусок оладьи, но ощутил только вкус страха. Он боялся за свой рассудок. Он боялся, потому что не понимал и не хотел понимать. А в глубине таился еще более острый страх.

Ричард Кантлинг боялся того, что его еще ожидало. Он написал девять романов.