Портреты и судьбы: Из ленинградской Пушкинианы

На письменном столе поэта лежал нож для разрезания бумаги. Сейчас нож находится в квартире Пушкина на Мойке, 12. Он был передан в Пушкинский дом в 1911 году пушкинистом Борисом Львовичем Модзалевским. Этим последний исполнил завещание известного писателя и драматурга Ивана Леонтьевича Леонтьева (Щеглова), друга семьи Ольги Сергеевны Павлищевой. Нож представляет собой узкую пластинку слоновой кости, слегка расширяющуюся к концу до половины ее длины. Нож двойной, конец его обгрызен, ручка вырезана в виде кисти руки, сжимающей шар. На обеих сторонах ножа надписи черными чернилами, сделанные племянником Пушкина Львом Николаевичем Павлищевым: «Принадлежал моему дяде Александру Сергеевичу Пушкину. Л. Павлищев»; «Многоуважаемому Ивану Леонтьевичу Щеглову. 9 августа 1899 года». В сопроводительном письме Л. Н. Павлищев писал: «Этот ножик был подарен моей покойной матери Ольге Павлищевой летом 1836 года на Каменноостровской даче ее братом Александром Сергеевичем Пушкиным. Самый ножик был им вложен в подаренную им же книгу, L'astronomue par Montemont[19] (в четырех томах). Ножик обгрызан был Пушкиным».

Бронзовый колокольчик

Бронзовый колокольчик для вызова слуги имеет форму чашечки цветка с чеканным орнаментом на наружной стороне и ручку в виде цветов и листьев причудливого растения. Колокольчик передала в Пушкинский дом в 1924 году внучатая племянница Пушкина Елена Осиповна Кун (внучка О. С. Павлищевой) вместе с другими вещами Пушкина, находившимися у его сестры.

Нож и колокольчик сейчас находятся на письменном столе поэта в музее-квартире А. С. Пушкина на Мойке, 12.

У младшего сына поэта Григория Александровича в Михайловском хранились некоторые личные вещи А. С. Пушкина, которые сейчас также входят в экспозицию музея на Мойке.

Жестяная настольная масляная лампа

Это, прежде всего, жестяная настольная масляная лампа с масленкой полусферической формы, высоким цилиндром с вкладышем для фитиля и решетчатым колпаком-абажуром. Лампа расписана коричневой краской с золотом, словно морозными узорами. Когда в 1880 году в Петербурге организовалась пушкинская выставка, Григорий Александрович передал ее устроителям выставки с такой аннотацией: «Лампа Пушкина, при свете которой он работал в с. Михайловском». Уезжая из Михайловского в 1899 году в Маркутье, Г. А. Пушкин оставил лампу своей сестре А. П. Ланской-Араповой, и уже на юбилейной пушкинской выставке 1899 года эта реликвия выставлялась как ее собственность. А. П. Арапова завещала лампу Пушкинскому дому. После ее смерти лампа некоторое время хранилась в музее при Археологическом институте в Петербурге (б. дом Шереметевых на Фонтанке) и в 1919 году передана хранителем музея Н. Пиотровским «по принадлежности» в Пушкинский дом. В сопроводительном письме на обороте фотографии лампы Пиотровский изложил ее историю. В настоящее время лампа находится в кабинете А. С. Пушкина в его последней квартире.

Сабля Пушкина.

Сабля Пушкина. Свою поездку на Кавказ в 1829 году Пушкин, как известно, описал в «Путешествии в Арзрум». На Кавказе в это время служил брат поэта Лев Сергеевич, а также старый знакомый и друг Пушкина генерал-майор Н. Н. Раевский, лицейский товарищ по «эта, член «Союза спасения» и «Союза благоденствия», привлекавшийся по делу декабристов, полковник В. Д. Вольховский, младший брат одного из самых близких друзей Пушкина, участник восстания декабристов Михаил Иванович Пущин. Под Арзрумом Пушкин принимал участие в операции русских войск под командованием генерала И. Ф. Паскевича против турок. «Я прибыл туда в самый день перехода через Саганлу, — писал Пушкин в официальном письме шефу жандармов А. X. Бенкендорфу, — и, раз я уже был там, мне показалось неудобным уклониться от участия в делах, которые должны были последовать; вот почему я проделал кампанию в качестве не то солдата, не то путешественника».

Друзья восхищались смелостью и бесстрашием Пушкина. Михаил Пущин в своих воспоминаниях об этих событиях описывает несколько примечательных эпизодов: «…мы поскакали его искать и нашли отделившегося от фланкирующих драгунов и скачущего, с саблею наголо, против турок, на него летящих. Приближение наше… заставило турок в этом пункте удалиться, — и Пушкину не удалось попробовать своей сабли над турецкою башкой… Через несколько дней, в ночном своем разъезде, я наткнулся на все войско сераскира, выступившее из Гассан-Кале нам навстречу, — продолжает мемуарист. — По сообщении известия об этом Пушкину в нем разыгралась африканская кровь, и он стал прыгать и бить в ладоши, говоря, что на этот раз он непременно схватится с турком; но схватиться опять ему не удалось, потому что он не мог из вежливости оставить Паскевича, который не хотел его отпускать от себя не только во время сражения, но на привалах, в лагере и вообще всегда…»