Портреты Пером (СИ)

Рядом тяжелей задышал Файрвуд, тоже заметивший добычу.

Это моя, – подумал Форс, припадая ниже к полу.

Мокруша, решившись, быстро засеменила лапками по плиткам, слегка вихляясь сегментами бронированного тела.

А если будущее всё-таки изменено…

Райан рванулся вперёд, накрывая насекомое ладонью. Под бинтами и липкой кожей зашевелилась мерзкая тварь.

– Давай банку, – скомандовал он Файрвуду, обернувшись. – Во имя святой науки, аминь.

Медленно поднять веки.

Перед глазами – холодное серое небо, край его, у горизонта, подсвечивает неясным розовато-жемчужным садящееся солнце. Арсений лежит в ледяной траве на склоне пологого холма. Трава мокрая, но по холоду ясно, что скоро дождевые капли смёрзнутся. Иней. Лёд.

Но небо. Он замёрз до смерти, его колотит дрожь, но сверху есть небо. И нет треклятых стен вокруг. И есть зелёная трава, есть ветер, стремительно гонящий рваные клочья туч.

Воздух пахнет холодом, близостью снега, прозрачный, ледяной, чистый.

Арсений смотрит в небо. Широкое. Больше, чем можно вообразить. Иногда в разрывах туч, темнеющих до глубокой синевы, остро мерцают осколки звёзд. И в каждый такой миг, когда взгляд улавливает быстрый взблеск, сердце замирает такой же острой радостью.

Всё за этот чёртов миг.

Всё оставшееся мне время за это.

Всё.

И никто не отнимет. Он тут один, и это его. Жизнь дарит напоследок, грустно и приветливо улыбаясь своему любимчику. Полный бокал коллекционного вина, протянутый перед смертью. Можно пить, вбирать, ощущать, не спеша, распробовать, и – до дна.

Колотун утихает.

Он шире распахивает веки, вдыхает до боли в лёгких, жадно вслушивается, осязает под пальцами шершавый мокрый песок и стебли травы. Срывает травинку, языком перенимая её холодную влагу, разрывает зубами, ощущая слабую горечь сока.

Он опрокидывает в себя мир, драгоценный подарок.

Розоватый край горизонта медленно наливается багрянцем, вспыхивает, протягивая по чёрной траве сверкающее поле капель, подсвечивает чёрные контуры туч алым, и это безумно прекрасно, невообразимо. Холодный и прозрачный запах снега, сырых корней, земли, ветра. Шелест травы, далёкие, тревожные и зыбкие в сгущающихся сумерках крики птиц, от которых, кажется, вздрагивает воздух…

Полнота окружающего мира втекает в него до края, до мучительной невозможности исхода, всегда разная и неповторимая. Но у рубежа, когда миг полностью становится его, он краем глаза замечает рядом какое-то движение. Поворачивает голову.

На траве рядом лежит Тень.

– Ты же слепой! Какого…

Арсений поднимается. Разом всё очарование разрушается. Ветер ледяной, он промок и замёрз вусмерть. Зубы стучат.

Тень, в каком-то странном облике, между человеком и формой, кивает.

– Мы должны были слиться. Тем художником ты управлял, когда у него мозг разваливался! Чего тебе теперь надо?

Он не отвечает. Перо медленно тянет руку, но касаться не решается. Вместо этого трогает траву. Травинка рассыпается под пальцами, а когда он поднимает голову вверх, видит привычное багровое пространство Ада.

Тени рядом уже нет.

– И чё это за шняга? – Нэт скептически осматривает ряд стеклянных баночек с нахлобучками из кусочков марли и канцелярских резинок, которые Джек привязывает к стволу дуба.

Но от неё поддержки особо ждать не приходится, Нэт – девушка конкретная, спасибо банки подержала. Джек привязывает последнюю банку, в которой мокрица уже начинает вести себя беспокойно. Запрокидывает голову к небу. Сквозь багровое мерцание экрана проглядывают низкие серые тучи. Кажется, с утра освещение нисколько не изменилось.

– Это… скажем так, вот когда первая мокрица сдохнет – паниковать рано, – Джек слез обратно, отряхнул руки от мха и мелких чешуек коры, налипших на бинты и пальцы. Вытер пот со лба, проклиная высокую влажность воздуха. – Когда сдохнет третья, что посередине – можно уже начинать. Ну а когда последняя – мы все дружно выйдем на полянку и устроим массовую истерику. А так как я нихрена не вижу даже перед собой, периодически смотреть за их состоянием поручаю тебе.

– Вас понял, – отрапортовала девушка насмешливо, прикладывая ладонь козырьком ко лбу. Но Джек каким-то шестым чувством угадал, что ей тоже страшно. – Это... Арсень в себя не приходил, не в курсе?

– Сами ждём, – Джек постарался выкинуть из головы чёртовых мокриц и бледные руки Пера, аккуратно уложенные забинтованными на покрывале. – Ладно, я в дом пойду.

– Бывай, – кисло отозвалась девушка.

Спустя два часа, когда Джек вышел во двор проверить мокриц, Энди всё ещё пытал Лайзу: усадил её на скамейку и заставлял неотрывно смотреть вверх, фиксируя, на сколько секунд она начинает видеть экран проклятия. Результаты тщательно вносились им в блокнот.

Здесь же была неразлучная парочка Дженни-Нортон, он караулил в дверях, она сидела на лавочке рядом с Лайзой и скатывала высушенные бинты. Между Джен и рыжей на скамейке стояла корзинка с термосом. В ней же находились ворохи бинтов и те, что уже свёрнуты в рулончики.

– Вижу, – в очередной раз мрачно сказала Лайза. Под затылок ей подложили подушку, чтобы шея так не затекала. – Раз, два, три, четыре, пять… Исчезла. Примерно пять секунд.