Портреты Пером (СИ)

Парочка Элис и Трикстера вела представление замечательно. Будто им и не требовались верёвки, продетые через запястья. Куклы зачастую сами шли куда надо и даже удерживали головы не уроненными, если их об этом «ласково» просила Элис.

Она контролирует их

Кукловод с интересом склонил голову набок, прижимаясь щекой к липким от пота и грязи волосам Пера.

Да, верёвки, кажется, не были особенно нужны. Но какова идея. Живые марионетки.

– Но человек не может уберечь любимых от всех напастей, – голос Трикстера, стрекочущий через динамики, был щедро сдобрен притворным сожалением. – В том числе, от судьбы. И леди заболела.

Энн, которая уже и так еле держалась на ногах (Кукловод подозревал, что волей Элис), утащило к дивану. Туда она и повалилась совершенно недостойным леди образом. Лицом вниз.

– Рыцарь советовался с лучшими лекарями, – фигура Майкла начала заламывать руки. Он тоже еле держался на ногах. – Испробовал все лекарства. Бесполезно. Его леди была мертва.

Последнее действие верёвок Энн – её подвёрнутую под тело руку стаскивает с дивана.

Майклу дозволяется упасть на колени и уронить голову.

Гаснут прожекторы.

Динамики доносят шорох и звук шагов, после чего в комнате загорается общий свет, выявляющий беспомощных скомканных кукол. Элис стоит между диваном с лежащей на нём мёртвой (это почему-то не вызывает сомнений) девушкой и коленопреклонённым Майклом. Она лучится самодовольством.

– Вот так бывает, когда люди идут против судьбы, – она разводит руками. – Леди могла умереть в одиночестве и не причинять никому боли. А теперь есть человек, виновный в её смерти.

Женщина протягивает руку к границе экрана, оттуда тут же подскакивает Трикстер и вкладывает в её ладонь кухонный нож.

Она приподнимает рукояткой голову Майкла.

– Плохо тебе, милый? – спрашивает ласково. – Ну-ну… не надсаживайся…

После того, как она разрезает сшивающие его губы нитки и целует их – окровавленные, распухшие, Майкл снова роняет голову.

И снова её под подбородок приподнимает рукоять ножа.

– Как чувствуешь себя, рыцарь? – голос Элис истекает мёдом. – Ты допустил смерть Кэт и нежной жизни, растущей внутри неё. А теперь и твоя подруга покинула бренный мир – а ведь она так тебя любила, так полагалась на твою силу. Как чувствуешь себя?

Кукловод понимает её упоение. Кукловод даже через экраны чувствует боль, упругими струями бьющую из заплаканных глаз парнишки. Её хочется пить, омывать в ней свои руки.

Кукловод чувствует жажду Элис. И когда Майкл, мотая головой, пытается соскользнуть подбородком с рукояти, машинально дёргается, ведомый желанием – не допустить.

– Слабый, – Элис мурлычет, тыкаясь носом в волосы Майкла. – Бесполезный. Ни на что не годный рыцарь. Будешь и дальше продолжать своё существование? Или попросишь нас о милости его прекратить, м?

«Рыцарь» с трудом разлепляет непослушные губы, что-то пытается говорить, но женщина неумолима. Убирает рукоять, из-за чего голова парня снова падает, отходит на шаг. Гордо выпрямляется.

– Проси меня.

Майкл старается опереться о пол непослушными руками. Из ран на запястьях вытекает вязкая кровь. Пальцы скользят в ней, не в силах зацепиться за пол.

Прогибается стянутая камзолом спина.

– Проси меня, милый. – Элис брезгливо трогает его пальцы ногой, и видно, что на её ноге изящная туфелька. – Смерть тоже нужно заслужить. Или вымолить. Проси.

– Уб… б… – звук еле слышен, но Кукловод готов поклясться, что разбирает лопание кровавых пузырей. От рта Майкла к полу тянется нитка тёмной слюны. – Уб… бей…

Элис опускается на одно колено рядом с ним.

– Хорошо, стараешься. Я помогу. Повторяй: умоляю…

– Ум… м…

Его локти подламываются, но Элис поддерживает, не давая впечататься лицом в пол.

– Ум… моляю…

– Убей меня.

– Уб… бей… меня…

– Госпожа.

– Г… г…

Гордому подпольщику тяжело говорить это, но он уже сломан.

– Госпожа. – Совсем тихо.

– Молодец, – она поощряюще гладит его по волосам, а потом вгоняет нож в основание шеи.

Слышится хруст позвонков.

Чавканье тканей.

Руку женщины заливает тёмная, чёрная на этих экранах, жидкость.

Закрывая их перед камерой, встаёт радушно улыбающийся Трикстер. Будто детскую программу ведёт.

– Сказка окончена, господа и дамы, – он кланяется, подражая слегка механистичным движениям кукол. – До новых встреч в нашем шоу.

Изображение с мониторов гаснет, и чердак погружается во тьму.

Разве это не было красиво? Это представление. Разве не было?

Арсения тошнит. Всё его существо – чёртова эмпата, сотрясается от отвращения. Будто мало того, что дом присосался к его венам и потихоньку вытягивает жилы.

– Я не считаю это красивым, – произносит он сквозь зубы. Плевать, что Кукловод слышит.

Считаешь. Ты видел, как свет рисовал их фигуры. Ты ощущал скользящие по ним тени так, будто они были частью твоего перцептивного восприятия. Это была бы хорошая фотография.

Вокруг тишина взрывается всхлипами и причитанием-мантрой «они нас всех убьют».

– Это была бы отвратительная…

Заметались лучи фонариков. Рой сказал «дальше бессмысленно». В дверь с плачем врезалось тело.