Трикстер уже знал, что лишился поддержки проклятия. Его госпожи больше нет; есть то древнее существо, порождённое из слов ненависти. Элис стала его частью.
Госпоже было трудно управляться с системами дома, потому был нужен он. Развлекать, помогать, радовать. Устраивать представления. Теперь всё закончилось.
Он остановился. Кустарник перестал трещать отсыревшими ветками.
Дальше идти не было смысла.
Рука… Своя рука. Ощупывает: сырые листья, палые. Земля. Ограда твёрдая, бетонная.
Собраться с силами.
Упереться в землю и встать. Страх застрял в глотке.
Мэтт кое-как выпрямляется и оглядывается. Фолловский домик сереет на холме. Вокруг – заросли кустов и бетонка с колючей проволокой – граница особняка.
Голова раскалывается, в глазах двоится. Попытки вспомнить, как он здесь оказался, проваливаются.
Память начала пропадать давно, ещё тогда, в зимнем саду… А после… захват Логова, игра…
Алиса
Накачала
Наркотой какой-то
Он поднимается, шатаясь. Хватается за дерево. Кора скользкая, мокрая. Надо было раньше догадаться. Алиска же медик, точно во всяких препаратах разбирается. У неё что-то было, могла в еду подсыпать… Или в воду.
Поймаю – урою
Алиса-Элис
Сучка
Особняк тёмный.
Там она ещё или нет
Медсестра хренова
Лезть всё равно…
Опасно.
Мэтт прислонился к дереву спиной, чтоб не шататься, проверил карманы. В них мелочь и ножик. В рюкзаке запас побольше. Лучше, чем ничего. Выждав для верности ещё минут десять, когда голова перестала кружиться, он направился к особняку, держась кустов.
Арсень лежал на полу, раскинув руки: ломаная кукла без признаков жизни. Они принесли его сюда, но вернуть жизнь умирающему были не в состоянии.
– Боль может вернуть в сознание, лорд, – присевший рядом Художник поднял взгляд. – И холод. Я заранее принёс сюда ведро воды.
– Бей.
Художник кивает без улыбки. Будучи слепым, он успел пропитаться жаждой слиться с тем, кого лорд звал Пером. Но выбора нет: ему нужен живой человек, а не марионетка.
Иногда он приходил в сознание. Мокрый, с прилипшими прядями волос, светло змеящимися по лицу. Тени остро и резко рисовали его скулы, лизали серыми языками желтоватую кожу. Они пробирались под веки и под слипшиеся ресницы, и Художник любовался им даже таким, потому что весь он был – его желание и его совершенство, неважно, в какой форме; он был его светом, сейчас недосягаемым и гаснущим, и – если бы это помогло – он баюкал бы его на руках, желая только одного – стать его тьмой.
Пока же Лорд швырял Перо по залу, как игрушку. Об «трон», о стены. На штукатурке оставались влажные пятна. А когда Перо сползал на пол, Кукловод разжимал скрюченные белые пальцы и надавливал на мокрые, медно-солёные на запах бинты. Тени хватали их жертву на полу и пытались сожрать.
Он открывал глаза иногда.
Художник склонялся над ним, в тоске вглядываясь в заострившиеся черты.
– Это девочка умрёт. Её сознание слабо и распадается очень быстро, – шептал он в ухо Пера, касаясь холодного хряща кончиком носа. – Но ничьё больше тело я не могу занять. Её или твоё. Ты один можешь закончить начатое. Подумай, сотни лет…
Но серые глаза опять закрывались, и наступала пустота; Лорд подхватывал его, поднимал, безвольного, и снова швырял прочь.
– Чарльз продержался, потому что у него было две личности. Она не выживет. Она сейчас распадается, – шептал Художник снова и снова в приступе безумной любви к своему свету. Гладил кончиками пальцев обтянутую тонкой и влажной кожей маску, раньше бывшую лицом; Дом, этот стервятник, решивший, что не должен давать им жизни, теперь пил её из Пера. – В её смерти будешь виновен ты, один ты. Хуже, чем смерти. У неё не останется вечности.
Лорд швырнул Перо на пол. Пинал под рёбра, хлестал по лицу, черпал банкой в ведре ледяную воду и выливал на него, под конец взялся за руку с явным намерением ломать пальцы.
– Нет, лорд, – Художник остановил его руку. – Я прошу не трогать… Даже на левой руке. К тому же, это не помогает.
Элис приникла к мониторам, жадно вдыхая происходящее.
Трикстер ушёл, она чуяла. Осознал свою бесполезность. Всегда таким был: чуть исчезала цель, и он исчезал следом. Шут, оставшийся без зрителей.
Сейчас так лучше. Ещё не улеглось торжество после спектакля, коченеют трупы «влюблённых» в запертой комнате – похороны ни к чему – а ей уже подкинули новую пищу.
Пальцы на клавиатуре напряжены. Лучшего и придумать нельзя: сам Кукловод избивает Перо. Обращает в фарш, швыряет, как старую набитую тряпками игрушку. Тянет за волосы. Обливает водой. Бьёт об пол – сильно, размашисто.
Эта кровь
Дыхание перехватывает. Она торжествующе скалится в мониторы, с шипением вдыхает сквозь сжатые зубы, сжимает пальцами столешницу.
Алый цвет смерти
Кукловод швыряет безвольное тело о «железный трон», на котором истекала кровью малышка Дженни, Перо ударяется спиной о спинку, голова падает на грудь. Сильная рука хватает его за ворот, с силой дёргает на себя – и резко бросает обратно.
Элис купается в ощущениях боли, в каждом ударе. Её хочется ощущать больше – и тогда она, сильно вдавливая ногти в нежную плоть, ведёт пальцами вниз по своей шее.