Портреты заговорили

Упорная неприязнь Меттерниха к Фикельмону, как я думаю, объясняется не мелкими промахами графа в прошлом, а его последовательным русофильством и общеполитическими взглядами, которые, видимо, казались либеральными в то чрезвычайно реакционное время. 25 июня 1842 года он пишет, например, Е. Ф. Тизенгаузен: «То, что делают в России, не может привести ни к какому хорошему результату, и я об этом очень жалею, так как будущее целиком зависит от этой проблемы дворян и крестьян. Земли в России так много, что её достаточно для всех, и право государства ею владеть является иллюзорным, так как оно не в состоянии её обрабатывать. Раздать её крестьянам, при условии установления соответствующего налога, было бы наиболее простым способом управления, и земледелие сделало бы больше успехов, так как у крестьянина никогда не будет интереса к приобретению нужных земледельцу знаний, раз он уверен в том, что никогда ничем владеть не будет»[193]. Конечно, необходимым условием для осуществления предлагаемой Фикельмоном реформы явилась бы отмена крепостного права, но он об этом умалчивает и в письме и в своих сочинениях. В печатных трудах Фикельмона встречаются и более оригинальные мысли. Он пишет, например: «Демократия, в том виде, как её сейчас добиваются, не может быть осуществлена иначе, как через коммунизм, только он может сделать демократию основой государства. Демократия, если она подлинная, должна ввести коммунизм и цивилизацию <…> Заменить другую, которая до настоящего времени является идеалом без прецедентов»[194]. Сам Фикельмон, по своим взглядам, конечно, чрезвычайно далёк и от «подлинной демократии» и от коммунизма, но его политическая мысль работает всё же весьма самостоятельно, и это не могло нравиться его бывшему начальнику, реакционнейшему Меттерниху.

В привычном климате Италии и Средней Европы здоровье Дарьи Фёдоровны, по-видимому, более или менее восстановилось. В известных нам письмах сороковых и пятидесятых годов она на него жалуется редко. 28 декабря 1850 года княгиня Кляри пишет тётке: «…мама всех удивляет, она прекрасна, молода и свежа, находят, что она помолодела, и её салон приятен, как всегда»[195]. По заказу Дарьи Фёдоровны в Италии было изготовлено в 1841 году прекрасное надгробие в виде стелы из белого мрамора с барельефом Елизаветы Михайловны и фигурами её скорбящих дочерей. Оно было привезено в Россию и установлено на могиле покойной в церкви Св. Духа[196]. Сама Долли, насколько мы знаем, на родину больше не возвращалась. Сестра время от времени навещала её в Австрии. Супруги жили главным образом в Вене, а тёплое время года проводили в Теплицком замке у дочери, которая в 1841 году, как и мать, вышла замуж по любви в шестнадцать лет. Её муж, князь Эдмунд Кляри-и-Альдринген (3. II. 1813—1894), очень богатый австрийский помещик, был старше жены на двенадцать лет. 13 октября 1842 года у Елизаветы-Александры родился первый ребёнок — девочка Эдмея-Каролина^{32}. Дарья Фёдоровна, таким образом, стала бабушкой ровно в 38 лет. В 47 у неё уже четверо внучат.

Большая политическая карьера её мужа возобновилась было во время революции 1848 года, но вскоре оборвалась окончательно. 18 марта Фикельмон, считавшийся человеком умеренных взглядов, вошёл в состав первого конституционного кабинета в качестве министра двора и иностранных дел, а после отставки графа Коловрата короткое время замещал председателя совета министров. Министерский пост Фикельмон занимал всего сорок пять дней. Революционная демонстрация студентов, направленная не только против министра, но и против его русской жены, заставила Фикельмона выйти в отставку. В нескольких письмах к сестре Дарья Фёдоровна рассказывает, как подготовлялось и произошло это тягостное для неё событие[197]. «Сейчас думают, что Фикельмон принадлежит к старой школе князя[198]. Если бы люди знали всё, что он говорил, всё, что он писал в течение двух лет, и сколько раз князь пренебрегал его мудрыми словами и отвергал их <…> Фикельмона обвиняют в том, что он слишком друг России, и я всё время боюсь, что способствую укреплению этого мнения» (15 апреля).