Портреты заговорили

Пушкин познакомился с Долли Фикельмон, когда она была несколько старше; Александр I знал её совсем молодой. Сильвия Островская[205], не раз уже оказывавшая мне очень ценные литературные услуги, предоставила в моё распоряжение фотокопию, которую она случайно приобрела в Праге. По мнению художников, снимок сделан с акварели. Она изображает трёх молодых красивых женщин, очень похожих между собой. Предоставляем теперь слово Сильвии Островской, которая охотно и почти правильно пишет по-русски: «Пожалуйста, примите как маленький сувенир копию одной старой фотографии, которую случайно купила с одной книгой в антиквариате. Когда в 1962 году в Ленинграде увидела в квартире Пушкина малый портрет графини — стало ясно, что незнакомая на фото — это она. Предполагаю, что эти двое — Екатерина Тизенгаузен и Адель Штакельберг <…> Почти забыла написать — у Долли на лбу диадема (первая направо)», — письмо из Праги от 6 апреля 1967 года. По мнению С. Островской, средняя из «трёх красавиц», как их называет исследовательница, — это сестра Долли, Е. Ф. Тизенгаузен, слева от неё — их любимая кузина, Адель (Аделаида) Павловна Штакельберг, урождённая Тизенгаузен. Т. Г. Цявловская, ознакомившись со снимком, разрешила мне упомянуть о том, что, по её мнению, атрибуция С. Островской в отношении Д. Ф. Фикельмон правильна. Действительно, на предполагаемом её портрете мы видим те же характерные особенности лица, которые выявили у Дарьи Фёдоровны Пушкин, Уинс и неизвестный художник-копиист. Сбоку снимка ясно читается подпись: «Е. Peter 1832».

Находка С. Островской представляет несомненный интерес — датированный портрет Фикельмон относится ко времени её близкого знакомства с Пушкиным. Кроме того, мы, возможно, получаем представление о внешности А. П. Штакельберг за год до её ранней смерти. 29 ноября 1833 года Пушкин отметил в своём дневнике: «Молодая графиня Штакельберг (урожд. Тизенгаузен) умерла в родах. Траур у Хитровой и у Фикельмон». Если предположение Островской верно, то мы знакомимся и с двадцатидевятилетней фрейлиной Е. Ф. Тизенгаузен. Другой её портрет экспонировался на юбилейной выставке 1937 года. В отношении правильности атрибуции этой работы Е. Петеру (1799—1873) возникает, однако, существенное затруднение. Искусствовед А. Н. Савинов (Ленинград) сообщил мне, что по наведённым им справкам художник Е. Peter в 1832 году в Россию не приезжал. С другой стороны, известно, что Д. Ф. Фикельмон в этом году не ездила за границу. Тем ни менее возможно, что очень модному тогда венскому миниатюристу были посланы из Петербурга какие-либо портреты Дарьи Фёдоровны, её сестры и кузины, пользуясь которыми художник и скомпоновал заочно свою изящную группу. Местонахождение оригинала неизвестно. Сильвия Островская обогатила иконографию Д. Ф. Фикельмон ещё одной находкой. В Дечинском архиве она обнаружила и опубликовала в своей краткой статье[206] небольшую фотографию графини. Этот портрет, помещённый в многотиражном журнале, для репродукции не годится. С. Островская прислала мне, однако, очень хорошую фотокопию найденного ею портрета. Пожилой женщине на вид пятьдесят с лишним лет. Она, по-видимому, в трауре, — возможно, по мужу, скончавшемуся, как мы знаем, в 1857 году, когда Дарье Фёдоровне было 52 года. Хотя снимку более ста лет, но он, видимо, сделан очень хорошим по тому времени фотографом. Впервые мы ясно видим близкое к старости, но всё ещё прекрасное, умное лицо той, которой любовались современники Пушкина. Не портит его ни крупный нос, должно быть, унаследованный от отца, ни довольно большой, но красивый рот. Итак, мы теперь до некоторой степени знаем, какова была внешность Долли Фикельмон. Надо, однако, сказать, что молодой мы видим её пока неясно. Даже лучшие, на мой взгляд, изображения — прелестный, но очень схематичный рисунок Пушкина и портрет Уинса — лишь отчасти передают необыкновенную красоту Долли. Не производит впечатления и профессионально искусная, но какая-то бездушная акварель Е. Петера. Характерно, что лица, которым я показал найденный С. Островской групповой портрет, единодушно находят, что старшая сестра кажется красивее младшей. Современники «трёх красавиц» столь же единодушно отдавали предпочтение Долли.

В конце тридцатых годов в Праге мне удалось увидеть в обширном собрании художника Николая Васильевича Зарецкого, страстного и удачливого коллекционера, несколько экземпляров очень хорошей литографии с портрета Д. Ф. Фикельмон кисти венского художника, фамилию которого я, к сожалению, не помню. Пожилая женщина, лет сорока пяти. По общему облику похожа на мать, совсем не отличавшуюся красотой, но все черты Елизаветы Михайловны как бы исправлены и облагорожены художницей-природой. Долли Фикельмон — брюнетка с необыкновенно красивыми бархатистыми глазами. Прекрасные волосы, очень открытые по моде того времени плечи. Умный, серьёзный и в то же время оживлённый взгляд. Глядя на эту литографию, понимаешь, почему двадцатью годами раньше Дарья Фёдоровна считалась одной из самых красивых женщин николаевского Петербурга.