— Во-во! — подхватил водяной. — Рогдай-то вообще как тень ходит, даже не ходит — перемещается! И детки его такие! Вона давеча младшие коней купали, только что плескались, ржали сами как кони — и бац! Только кусты колыхнулись — и нет их! Держи-ка чарочку, богатырь! Куда ж побратимы-то твои делись?
— Да куда ж им деваться? Иван покуда в граде стольном, а быть может, уже сюда едет, на Порубежье дозором ходить, как и положено. Засиделся, пишет, в палатах, тошно ему. Последний раз по осени на подвиги ходили.
— Это когда разбойник Соловей объявился? — понимающе кивнул водяной.
— Так и есть. Славно побились тогда, душевно. Сейчас тихо пока. Вадька отцу подсобляет, надо крышу поправить. Посеют уж без него, хлебороб из Вадьки неважный вышел. — Славен опрокинул в горло чарочку, хекнул…
— На вот, держи огурчик, закусывай, богатырь. — Мельник протянул черного хлеба краюшку и соленый огурец.
— Да, хлебороб из Вадьки не получился, зато вой знатный! И не просто вой, сама матушка-земля его признала.
— А что, часто такое быват, дедушка, что мать-земля воя признает? И что это получается?
— Быват не часто, на моем веку точно не помню, но и Морозушко говорит, тоже только по юности такого богатыря видал, да и то тот был сед как лунь и правнуков имел уже. А получается-то, что силу дает великую богатырскую мать-земля. Волю крепкую. Душу чистую…
— Нет, — перебил мельника водяник. — Душу чистую изначально иметь надобно, чтобы мать-земля приняла, и не только это…
— А что еще, дядько Вадим?
— А пошто я-то знаю? Я не Макошь…
Уяснив, что тайн мирозданья перед ним никто открывать не собирается, по крайней мере сей момент, Славен затронул еще одну наболевшую тему:
— А вот ты говоришь, дедушко, что тот богатырь, которого Мороз Стрибожевич молодцом еще видал, тот богатырь правнуков уж тогда нянчил?
— Хох, эко ты его вежливо величаешь! Стрибожевич!.. Наливай давай… Вадик. Тебя-то, водяник, как по батюшке? Деда лесного ты, Славен, просто называй: дедушко или дед Мороз. Волхв он, и ни к чему отца его поминать всуе.
— Правильно богатырь говорит, вежество проявляет. А что Морозко с батюшкой так подфартило, не повод его не величать! А по отчеству я Водунаевич, стало быть, буду!
— Ах-ха-ха! Водунаевич! Ты это только что придумку родил? Или загодя готовился? Водунаевич! По отчеству! Ты батьку-то своего и в глаза не видал, поди?
— Батюшку-то нет, не довелось, а матушка моя, Кострома, баба красивая, вечно молодая да ветреная. Мне-то даже имечка не дала, «солнышко мое» зовет. Я у нее последний пока ребятеночек.
Ребятеночек нескольких сотен лет от роду, важно надул щеки и продолжил:
— А вот братца старшенького Дунаем назвала и говорила, что это коротко от батюшкиного имечка.
— А батюшка-то у тебя кто, дядько водяник? И где он сейчас?
— Так это, человече он был, парень, стало быть, человече. Нет уж его давно.
Помолчали.
Славен, выждав паузу, вновь свернул разговор к интересующей его теме.
— Так говоришь, были у него правнуки?
— Вот ведь привязался! И что за печаль тебе до того богатыря сородственников?
— Не сородственников, а правнуков. Если были правнуки, стало быть, и внуки были, были внуки — были, видать, и дети, были дети, вестимо, и без бабы не обошлось, — обстоятельно пояснил Славен, опрокинул чарочку и похрустел огурчиком.
Собутыльники его замерли немой сценой. Первым обрел дар речи водяник:
— А ты, мил человек, с каким тут интересом? За побратима переживаешь или на свой аршин меришь?
— Чего мне на свой-то мерить? Не время, видать, еще деток прижить. И воструха с домовухой так и сказали. А за побратима — да, беспокоюсь… — Славен смущенно опустил глаза. — А не может ли так быть, что матушка-землица на себе Вадьку поженила… Ну что вы глаза повытаращивали? Не смотрит он на баб, вот вообще не глядит! Как нет их для него!
— Кхм… А это… Может, он, того, на парней глядит? — с осторожностью поинтересовался более просвещенный в людских пороках водяной.
Теперь Славену пришла очередь закашляться, он читал о непотребстве таком в книжках греческих, но на своего друга и побратима такое не примерял.
— Да нет, дядько водяник, уж точно скажу, этого нет.
— Эх вы, люди ученые. Никто богатыря нашего не неволит ни в чем, матушка-земля — она, наоборот, за то, чтоб плодились люди, и не только люди, все мы дети ее. Просто у каждого человека природа своя. Вот ты, Славен, ты ж тоже на баб не смотришь?!
— Ну так у меня Поляна есть! Жена!
— А вот у Вадьки нет. Не встретил еще. Вот и не смотрит. Ты же тоже не смотрел ни на кого, пока Поляну не встретил.
— Так мне и годов-то было, дядько. Только-только в возраст входить начал… Хотя да, не смотрел! И сейчас не смотрю… Вон оно что!.. А я уж было обеспокоился… Ванька-то наш не такой.
— Ваньку хоромы да скоморошьи девки попортили. Хотя тоже еще не встретил свою ладу, — вставил свой грошик водяник.
А мельник, захмелев на весеннем солнышке, поделился догадками: