Порубежье (СИ)

— Знаю, кажись, я ту «скоморошицу». Знатно она мечом маш… — и прикусил язык, переводя разговор на другую тему. — Вот скажи-ка ты нам, богатырь земли русской, правда ль неспокойно стало на границе? Правда ль говорят, что быть опять войне со степняками? — Мельник пропустил вовнутрь чарочку.

— И да и нет, дедушко. На границе не поймешь, вон вои приграничные, что с дозором ходят, весточки покамест не прислали, видать, пока спокойно, да и я только из тех мест, к нам не лезли, но в степи пасмурно было. Но мое разумение то, что не от степняков идет угроза. Цари заморские войско подсобрали и вроде как к нашим рубежам тянутся, так тянутся, что и степняков подавили. Не зря мы тогда с посольством ездили замиряться со степняками, теперь будем вместе против вражины стоять. Надеюсь. Только войска не видать как такового. То там ущипнут степняков, то тут. Да еще норовят так следы попутать, будто бы наши вои это. Поссорить нас, стало быть, хотят. И не только с суши идут. Думаю я, что и с моря нагрянут вороги. — Славен опрокинул чарочку и поднес к носу рукав. — Эх, крепка! Вот я бы так и сделал! И суши, и с моря. Ты скажи, дядька Вадик, ничего там про урманина не слыхать? Как ушел он на морские границы, так и ни слуху ни духу. Уже не только жена, но и батя мой тревожится.

— Да жив-здоров ваш урманин, и вся его разбойничья шай… команда жива, и корабли целы, чай, до дому уж плывут. Через пару недель будут. Ну, месяц от силы.

— Что, прям так и целы? Драккары-то?

— Прям так и целы. Не были ни в одном сражении, никого не ограбили, не обобрали и идут налегке. Я тебе больше скажу: от морского царя пришли вести, что на всем Синем побережье некого больше грабить. И войско там уже не соберется, не осталось ни одного хидмана, общего дома по-ихнему… Ни одного человека. Драккары на берегу рассыпаются на сухие доски. Черная смерть там прошла!

— Дак… как… Ведь… Бьерн… Они… Мы…

— Не боись, богатырь, не был там Бьерн, морской царь сам, лично, твоего урманина назад завернул. И объяснил, почему завернул и что ближайшие два лета там, на той стороне, делать вам нечего, и купцам вашим тоже. Потому как он, морской хозяин, в привратники не нанимался. Ваши корабли заворачивать да черную смерть запирать. Вот так вот.

— Вон оно что… А что ж ты раньше этого не сказал, дядько Вадик? Как я понял, если уж драккары на доски рассыпались, а по побережью смерть одна гуляет, то не в этом году беда случилась? Аль не знал?

— Не знал и не ведал. Мы с Нием Синеморским и ране-то не очень знались, а потом, после одного дела, личного, и вовсе… Вот теперь замирились.

— О как! — теперь уж мельник удивился, видно, досконально знал первопричину ссоры. — А как же она? Княжна?

— А княжна и от него сбежала. Лярва. — Водяник довольно усмехнулся, а мельник и вовсе заржал в голос. — А когда тот узнал, что я без малого десять лет как счастлив в честном супружестве и деток куча мала, так вообще воспылал дружбою, даров прислал разных, даже вина дорогого три кувшина запечатанных, огромных — что твои бочки! И интересовался, есть ли у моей Марысеньки сестрички. — Водяной похихикал и разлил по кругу Фролово зелье. — Теперь они меня с двух сторон облизывают — тестюшка да царь морской! Ну, братцы, за нее, за любовь!

Глава девятая

В горнице, уже уложив сына в приготовленную заранее люльку, подвешенную к потолку, Фрол бестолково потолкался у печки, взял пустой подойник и решительно отправился в хлев.

Через несколько мгновений так же решительно вышел оттуда, следом вылетел деревянный подойник.

Вернулся Фрол с веревкой, подобрал ведро — хорошее ведро, не раскололось…

Задержался в хлеву чуть подольше, но с тем же результатом. Упрямая скотина не хотела никому доверять свое вымя, кроме хозяйки!

Но Фрол тоже был упрям.

Степанида, зайдя в ворота Фролова подворья, наконец-то поняла, почему Фрол получил свое прозвище — Чума.

Прямо у крыльца чернела свежей землицей ровная круглая ямка, вершка три вглубь да полтора аршина в поперечнике.

Обычно ушат под дождевую водицу сюда ставят. А! Вон и ушат, у бани. Кочерга погнутая валяется, еще какая-то фигулина, в колобок скрученная, но не это главное!

У скотного двора стояла корова… Ну, не совсем по своей воле стояла.

Кормилица была привязана за все четыре ноги к столбам-подпоркам, поддерживающим навес двора, на шею корове был надет новенький лошадиный хомут, и за этот хомут несчастную притянули к стрехе навеса. Даже коровий хвост был привязан к увесистому камню, видать для равновесия или чтобы вредная скотина хвостом не махала.

Сбоку, сгорбившись, примостилась странная фигура: складками топорщился бабий сарафан и летник, почему-то напяленный задом наперед, на голове повязан платок, да так, как бабы да девки на покос и на жатву его наматывают, оставляя открытыми только глаза.

Косая сажень в плечах, здоровенные сапожищи торчат из-под сарафана. Не оставляют никакого простора для полета фантазии. Однозначно: Фролушка решил во что бы то ни стало подоить корову.